Ортис - десятая планета

Я хотел сказать, что собирать коллекции пустячных вещей — дело не стоящее, но раздумал, чтобы не огорчать ортисян.

— Послушай, — обратился я к Кинечу, — а ваши люди уже летают в космосе?

— Нет, — ответил Кинечу.

— А фиолетовые люди у вас есть?

— Нет.

— И зеленых нет?

— И зеленых нет.

— Но, может быть, гигантские ящеры или какие-нибудь там птицы-лягушки?

— Нет, ничего такого нет у нас.

— А рабы есть у вас? — спросил я.

— И рабов нет, — ответил Кинечу.

— Значит, и освобождать некого?

Я расстроился:

— Зачем же я летел к вам?

— Но у нас зато немало другого интересного.

— А ты мне покажешь?

— Ладно… — согласился Кинечу. — Скажи, — поинтересовался Кинечу, — а сколько тебе лет?

— Двенадцать, — ответил я.

— О! Тебе двенадцать лет? — удивился Кинечу. — Такой маленький, и ты так много сделал!

— Я ещё ничего не сделал.

— А почему же тебе тогда двенадцать лет?

— Ну потому что так родился. А тебе сколько?

— Мне только семь! Я ещё ничего полезного не сделал.

— Ну при чём тут полезное дело? Я ведь спрашиваю про возраст.

— А я и отвечаю про возраст. Я ещё не много пользы принёс, вот потому мне и семь лет.

В общем, мы еле-еле поняли друг друга.

Оказывается, возраст ортисян считается не так, как на Земле. Они записывают в паспорта только те годы, в которые приносят пользу обществу.

Но учёба тоже считается. Счёт как раз и начинается с первого класса. Ученикам шестого класса на Ортисе в основном по шесть лет. Но есть и старше. Это те, кто в свободное время трудятся или занимаются в двух школах, например в художественной или музыкальной.

Чем старше ортисянин, тем больше полезных дел он совершил, а значит, тем больше его и уважают.

Я сказал Кинечу:

— Знаешь, а один мой друг имел бы здесь всего четыре года, так как его оставляли на второй год в пятом классе. А если ещё учесть, что он не ходит на школьные воскресники и не собрал и пуда металлолома, то подходит у вас к младшей группе детсада.

Письмо второе

Чудеса начинаются

Привет с Ортиса! Итак, продолжаю.

Мы двинулись в ортисянский город. Не прошли мы и ста шагов, как мне захотелось пить. Я сказал об этом Кинечу.

— Пить? Сейчас. — Он стал рыться в карманах. — Нашёл! Вот, пожалуйста! — и подал мне таблетку величиной с пятак. — Пей!

Легко сказать — пей. А что пить? Таблетку?

— Пей, пей! У меня ещё есть, — улыбался Кинечу. Он и не догадывался, что мы пьём не таблетки, а воду.

Сунул я таблетку в рот и сразу почувствовал, что рот стал полным воды. Я чуть не захлебнулся, но всё же проглотил. А воды опять полон рот. Я едва успевал глотать и с ужасом думал, что делать, когда напьюсь. Но вода вдруг больше не стала накапливаться, и мне осталось только поблагодарить Кинечу. На всякий случай я спросил:

— А газировки в таблетках у вас нет?

— И газировка есть. Одну минутку.

И Кинечу опять полез в карманы, но я остановил его:

— Не надо. Это я только так, для справки.

Планета Ортис мне начинала нравиться.

Город с первого взгляда тоже показался обычным: дома, улицы, скверы. Но я уже был учёным и внимательно присматривался и к домам, и к улицам, и ко всему, что встречалось на пути.

И вот что увидел. Дома здесь не прямоугольные, как у нас, а восьмигранные. Окон нет совсем. Стены сделаны из прозрачной пластмассы. А что это значит? Это значит, что здесь об уличных футболистах заботятся больше, чем у нас. Здесь в футбол, раз нет окон, можно играть где угодно.

Вот бы тебе сюда попасть, Степа!

С другой стороны, видеть город без окон мне было как-то непривычно. Вдруг взбредет кому-нибудь в голову из ортисишек влезть в окно, а окон нету! И бумажных голубей пускать неоткуда. Да-а, посмотришь со стороны — не дома, а аквариумы. Но ортисяне живут — не жалуются.

На улицах я не заметил ни одного сердитого. Идут все — улыбаются, разговаривают-смеются, прощаются-хохочут. И хоть бы один нахмурил брови!

— Отчего всем так весело? — спросил я Кинечу.

— Ортис — самая весёлая планета во всей Вселенной, — сказал Кинечу. Ортисяне никогда не плачут, никогда не грустят. Они только улыбаются и смеются. Но почему ты вдруг перестал улыбаться?

— А зачем же без всякого повода улыбаться, — сказал я. — Это, наверное, трудно?

— Нисколько! Это дело привычки, — с улыбкой сказал Кинечу и вдруг испуганно посмотрел по сторонам. — Улыбайся! Пожалуйста, улыбайся! Тебя уже заметили смехачи.

И только он это сказал, как нас окружили ортисяне с плакатами и транспарантами: «Долой кислые физиономии!», «Смех для всех!», «Улыбайся! Ты принесёшь пользу не только себе, но и обществу!». Кинечу шепчет:

— Это из клуба «Смехачей». Улыбайся! Они не отстанут, пока не рассмеешься.

А на меня, как назло, будто столбняк нашёл. Никак не могу улыбнуться. В уме говорю себе: «Ну что тебе стоит?» — растягиваю губы, ничего не получается. А смехачи кричат:

— Это фальшивый смех!

Стало мне на них смешно смотреть, на этих весельчаков, я не вытерпел, заулыбался по-настоящему.

Последний рёва

Да, люди на Ортисе совсем не умеют ни печалиться, ни сердиться. А плач считается пережитком прошлого. С ним здесь борются так же, как у нас с религией или алкоголем.