Ортодокс

Трудно пробиться к православию. Ничего не получается. Не получается стать ортодоксальным христианином.

Тяжело отказаться от прежнего образа жизни, главное – мыслей, реакций и чувствований. Еще тяжелее обрести новый образ жизни, новые мысли, новые реакции и чувства. Но еще тяжелее теоретические представления о православном образе жизни превратить в собственную жизнь.

И совершенно непонятно, как совмещать светские цели с православными. Точнее: как на светские цели наложить православную конструкцию мотивировок, аргументаций, устремлений. Да так, чтобы ни одна из составляющих не пострадала. Не знаю. Да и возможно ли это.

Утвердительно я пришел однажды в христианство, в Русскую православную церковь, чтобы спастись. Потому что мой внутренний мир перестал быть цельным, собственно, этот мир прекратил существование, а вслед за тем и внешний мир рушился. Я во всем начал сомневаться, всего бояться, всякого вздоха и взгляда, всего внешнего мира, окружающего меня. Я стал бояться сделать не так, сказать не то и не о том, принять не то решение.

Инстинктивно я предпринял тот переломный шаг. Тогда еще неосознанно решив отказаться от прежней эгоцентрической конструкции мира, в центре которой – человеческая личность, человеческие преимущества, человеческие мнения, человеческие устремления, человеческие желания, то есть всегда личное – «я», или, что может быть точнее, – личное «alter ego».

Я решил, – тогда еще не сознавая этого, – влиться в христианскую конструкцию мира, в которой я полагал, есть для меня место, есть для меня цели, есть мои рассуждения, есть мой интерес, есть мои задачи, есть моя мотивация, данная мне Богом.

Отказываясь, поначалу неосознанно, от личностной конструкции мира, я принялся постигать сверхличностную конструкцию мира, в которой мой личный человеческий ум, мои человеческие страсти, мои человеческие рассуждения и нестроения – переместились бы из центра мира на одну из орбит.

Печальный результат: я христианином не чувствую себя даже сейчас, хотя от моего крещения минуло четверть века, из которых более половины срока пришлись на бытовое и вялотекущее православие, и лишь последние пять лет на осознанное воцерковление и воссоединение с христианской православной Церковью.

Увы, стремления мои втуне. Я оказался в недоумении перед жизнью. Я устал от отсутствия результата. Ощущение, что нигде и ничего у меня не получается всерьез, глубинно, единственно, так, чтобы привнести в жизнь человеческую новое качество. Все напрасно? Зачем живу, думал я, если нет у меня результата, которого до меня не было у людей, на земле?! Не понимаю.

Может быть, это воздаяние за утилитарное использование всего самого дорогого, – в намерениях, отношениях, словах, – в качестве средства обогащения материального и нематериального. Или просто закончилась инерционная программа жизни.

Всю жизнь пытался справиться со своим трусом в сердце – стал еще больше бояться людей, ситуаций, жизни. Я даже не научился драться. Не научился давать сдачу. Ни метафизически, ни физически. Точнее, я боюсь давать сдачи, ибо боюсь прибить. Ибо так и не нашел меры силы, не определил и меры пути. Я в полном раздрае. Сердце, ум и душа наполнились хламом и ничтожеством. Я ничего не умею, ничему не научился. Слаб, сер и мал.

Я сделался трусом, нерешительным и сомневающемся во всем человеком, бессильным и ничтожным, слабым и нудным, не умеющим противостоять насилию, агрессии и хамству, лжи, оговорам и зависти. И не от брезгливости, но от страха за себя, а не из страха за людей и мир.

Я развил в себе самый страшный порок – страх за себя, страх перед болью, я развил в себе душевную лень, что обернулось душевной анемией, равнодушием к человеческим страданиям, безразличием и сердечной узостью. Прежде я делал все, чтобы эти страхи преодолеть, и вот я оказался под их гнетом. И почти сломался. Если не сломался, то сильно поколебался.

Затянувшееся глупое уныние и глубокое сомнение в собственных возможностях, на которые наложились корежащие тело болезни.

Кажется, это еще и кризис мужского среднего возраста. Кризис, сопровождаемый полным спокойствием. Спокойствие полного ничтожества. Отсутствие всякой полноты знаний о своем будущем и о своем настоящем. Психология щепки, настроение щепки. Нет никаких надежд. Ничто мне не помогает. Ноль. Не далось, не открылось, не потянул. За душой ничего ни в духовном, ни в материальном смысле. Пропал интерес к жизни. Пропал не то чтобы вкус к жизни, пропал кураж к жизни.

Причина тому, возможно проста, хотя и трагична. Все долгие годы, считаясь перед собой и людьми христианином, я жил по правилам и принципам, которые я вынес из дохристианской жизни, и которые, как я понимаю теперь, я не сумел, или не захотел преодолеть, стало быть не сумел или не захотел преодолеть зависимости от целей и задач, обусловленных дохристианским миром, который предлагал и предлагает, точнее, содержал и содержит в себе все необходимые значения и достижения, ориентируясь на которые я прежде строил свою жизнь.