Читаем Ортодокс (сборник) полностью

Говорящий был пьян, но не до состояния агрессии и беспричинной злобы, а потому говорил ласково и нежно. Ему было лет 30–40, говорил он убежденно и более того – влюбленно, как и подобает герою Венедикта Ерофеева, придумавшего и проложившего в вечность еще в 1970 году от Рождества Христова дорогу от Москвы до Петушков.

«Ты не знаешь, что такое – „красненькое“. Лет 30–40 назад это было. Красненькое! Давно это было…».

И пьяный, уткнув палец в пол, печально насупился и замолчал, потрясенный величием момента и пронзительностью собственных слов.

Дорога «Москва-Петушки» – дорога абсурда. Шоколадные вокзальные двери в Покрове. Поющий на платформе в Петушках голос невидимки Венедикта Ерофеева.

Под этот незримый, невещественный, снующий в между двумя мирами, голос, – в Петушках мы пересели на электричку до Владимира.

Впервые мы поехали вместе с тремя детьми. И оттого эмоциональный взрыв, такая революция энергетическая. Буря чувств, буря эмоций, всплеск эмоций. Вечером еда, сон, а рано утром исповедь и причастие для детей в Успенском соборе. Хвала Всевышнему.

Успенский собор во Владимире, в котором в 12–13 веках стояла столица Древней Руси и был центр русской Церкви. Красота невероятная, не внешняя, не подавляющая величием внешним, но внутренняя, восторгающая и поражающая внутренней соразмерностью, гармонией.

В Успенском соборе особая благодать. Здесь мощи основателя Владимира Андрея Боголюбского, который здесь учредил недолгую русскую столицу, довезя лишь до этого места икону Владимирской Богоматери, спасшую через столетия Москву от татар. Владимир основан самой Богородицей.

Успенский собор – паноптикум славы русской. Успенский собор – пантеон славы русской.

На утренней службе, которую ведет сам епископ, глава местной владимиро-суздальской епархии, не тесно, и публика здесь, в отличие от московской или питерской, еще советская – старушки, другие неопределенного пола существа, полупьяные и полугрязные. И почти полное отсутствие современных людей, успешных, процветающих, уверенных в себе.

Религиозное возрождение в стране началось, но пока только в Москве и Петербурге. Провинция еще в состоянии беспечного безвременья, без Бога и царя – анархическое состояние вольности.

Зато владимирский епископ в конце службы раз-з-зъявил огромную пасть свою до таких размеров, что казалось эта пасть могла бы не только свободно вместить в себя все абсолютно грехи, совершенные на сей момент в его епархии, но и без малейшего затруднения слопать эти грехи, почти их не жуя, и возопил: «Слава Тебе Боже! Слава-е-е Тебе-е-е!». Бас владимирского владыки ширился и ширился, пробирая наши души до самой изнанки. Ему не было пределов.

Как и сохранившимся в Успенском соборе росписям Андрея Рублева. Андрей Рублев пишет – как Господь дышит. Естественность, простота, ум, непринужденность, красота, гармония, ясность.

От Успенского собора – вид, дух захватывает – половину России видно.

Рядом Дмитриевский собор, весь в каменных узорах. Он всегда один, всегда чуть в стороне. Ибо он выше всех, ему нет ровни. Каменные узоры Дмитриевского собора – добрые, красивые, сказочные герои.

Не то на стенах Кельнского Дома и стенах Нотр-Дам де Пари – фигуры которых – ужас, костенеющий душу.

Русь двенадцатого века, то есть Русь до татар – это сложившаяся и действенная система добра и истины в добре. Русь проиграла татарам в тринадцатом веке по той же причине, почему и большевикам в двадцатом, уступив злу, технологии и функциональности.

Успенский и Дмитриевский соборы всегда остаются – над буднями, над временем, в стороне от дел, суеты и тревог, они – истина. Построившие их люди, может быть точнее было бы сказать, вырастившие их, поняли истину, постигли истину.

Весь Владимир затрапезен, прост, но не идиотичен. Много – ритуальных контор, аптек и зелени. Мало магазинов, кафе. Впечатление, что люди живут здесь затем, чтобы полечиться, а затем умереть благополучно. В бильярдной в полуста метрах от Успенского собора надпись – «Пить можно любые напитки». Золотые ворота до сих пор стоят в центре города Владимира, на улице Б. Московская. Шиком местной шпаны считается проезд на машине под аркой ворот.

В тридцати километрах от Владимира Суздаль. Суздаль – полустанок времени. Суздаль – заповедник времени.

Информация, текст/тест времени зашит в суздальском, сохраненном с двенадцатого века неизменным, ландшафте, состоящем в перемежку из собственно природы и храмов, которые уже стали за века частью нерукотворной природы.

В Суздале сохранен неизменным городской ландшафт 12–14 вв. Время зашито в городском ландшафте. Суздаль – это еще русская сакральная архитектура. Это – архитектура 12–16 вв. А архитектура 19 в. – это уже сытость и глобализация.

Суздаль – это уже миф, благополучно прожитый и оставшийся во времени навсегда.

Это – миф?! Нет, это – не миф. Потому что без Суздаля и Владимира не было бы Дивеево и Серафима Саровского, без Серафима Саровского не было бы меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза