Орудья мрака

— Насколько далеко мы находимся от Пулборо? И останавливается ли там дилижанс? — осведомился он, и Харриет с удивлением воззрилась на анатома. — После переезда в Хартсвуд мне не доводилось путешествовать, — пояснил Краудер.

— До Пулборо отсюда — около четырех миль. Дилижанс, следующий в Лондон, проходит там по вторникам, а из Лондона — по четвергам. Вы размышляете, как он добрался до нашего городка.

— Верно. Если он прибыл из Лондона, то, вероятней всего, следовал сначала на карете, а затем пешком. У него на сапогах дорожная пыль.

Еле заметно кивнув, госпожа Уэстерман взяла в руки тряпицу, намочила ее и с невозмутимым видом принялась смывать кровь с жуткой раны на шее мертвеца. Некоторое время Краудер просто смотрел на нее, затем тоже взял тряпицу и, расположившись напротив Харриет, принялся обрабатывать рану со своей стороны. Молчание растянулось на несколько минут, и Краудер понемногу начал ощущать почтение и сдержанность, царившие в этом теплом помещении и постепенно наполнявшие все его существо. Он часто испытывал подобное у себя в кабинете: ощущение чуда посещало его, когда он сосредоточивался на трупах и кровяных сосудах, по которым бежали соки жизни — такой скоротечной и порой такой жестокой. Он уже давно понял, что это чувство для него заменяет религиозную веру.

Вернувшись к окну, Краудер опустил тряпицу в лохань и некоторое время наблюдал, как вода вокруг нее окрашивалась розовым. Он припомнил слова Гарвея:[6] «Все части тела вскормлены, взлелеяны и пробуждены кровью — теплой, безупречной, прихотливой, полной жизни…» Это поразительное вещество, омывающее сердце любого человека; независимо от положения в обществе и характера, этот символ любви и смерти пульсирует на кончиках пальцев каждого. Краудер снова вспомнил о темных метках, оставшихся на деревьях в рощице, и подумал, много ли времени понадобится местным ребятишкам, чтобы найти их и превратить лесок в место поклонения ужасу.

Снова обратившись к трупу, анатом наклонился, чтобы заново осмотреть рану; с бесконечной нежностью он приложил палец к поврежденным краям кожи.

— Госпожа Уэстерман. — После длительного молчания голос анатома прозвучал неестественно громко. — Если вы в состоянии это вынести, подойдите и снова поглядите на рану, а затем расскажете мне, что вы видите.

Ее зеленоватые глаза некоторое время внимательно изучали лицо анатома, затем Харриет медленно обошла стол, по-прежнему держа в руках окровавленную тряпицу, и, приблизив лицо к жуткой ране, сосредоточила внимание на том самом месте, на которое указывал Краудер.

Когда она заговорила, ее голос звучал спокойно.

— Глубже всего порез вот здесь, с правой стороны. Значит, если на него неожиданно напали сзади… — Она нахмурилась.

Краудер вынул нож из свертка, что лежал у него за спиной.

— Вы позволите?

— Разумеется.

Он встал позади нее, взял нож в правую руку и проговорил:

— Вы смотрите вперед…

— …ожидаю, что человек, с которым у меня назначено свидание, появится на поляне…

— Я подхожу к вам сзади. Беру вас за плечо… — Краудер так и сделал: он положил левую руку на плечо Харриет, а правой поднес нож к ее телу, расположив лезвие в нескольких сантиметрах от шеи. У него во рту тут же пересохло, и он почувствовал себя так, словно с большой высоты смотрит на себя, женщину и труп.

— Я поняла, — сообщила Харриет. — Когда наносилась рана, силу удара пришлась с правой стороны. Его убил человек, который чаще пользуется правой рукой.

— И который был примерно одного роста с погибшим, поскольку порез пошел вглубь, прямиком к позвонку.

Харриет поглядела на нож, который по-прежнему находился в нескольких сантиметрах от нее.

— Хотя, если бы вы собрались перерезать мне горло, — заметила она, — рана, вероятней всего, была бы направлена вверх, ведь вы превосходите меня ростом.

Краудер поклонился и осторожно отодвинулся от Харриет.

Когда Краудер принялся искать свидетельства перелома нижней конечности мертвеца, госпожа Уэстерман немного отступила в сторону. Он вскрыл плоть, обнажив кость от колена до лодыжки. Краудер снова ощутил, как пот постепенно скапливается у него на затылке. Кости обеих ног оказались целыми и невредимыми. Пока он был занят работой, Харриет не говорила ни слова и просто кивала, когда анатом демонстрировал ей нетронутые кости. Возвращая плоть на прежнее место и зашивая кожу специальной, созданной им самим изогнутой иглой, в которую была вдета шелковая нить, Краудер почувствовал внимательный взгляд госпожи Уэстерман. Анатом наложил аккуратный шов и в глубине души ждал похвалы за свою работу, однако, подняв взгляд, понял, что мысленно Харриет находится в каком-то другом месте.

— Так нападают малодушные люди, — заметила она.

— Наброситься на человека сзади, в ночи, и перерезать глотку? Да, это малодушие или отчаяние. Вы ведь, я полагаю, никогда не считали это делом чести?

— Нет, не считала, однако, пока вы разрезали голени, я продолжала думать об этом. Убийство совершили быстро и тихо. Нет никаких указаний на то, что это было сделано сгоряча, во время драки или спора.