Орудие войны

Иногда она выныривала из бреда и видела Тула рядом. Он терпеливо наблюдал за ней, и тогда она чувствовала себя в безопасности, ощущала признательность, удивлялась, что он до сих пор здесь – что кто-то вообще остается с ней. А потом она снова тонула в кошмарах. В какой-то момент ей привиделось, что доктор Мафуз сел рядом с ней, вытер ей лоб, с грустью сказал ей, что война всегда порождает новую войну.

Всегда, всегда, всегда.

Она хотела объяснить, что это не ее выбор, что она не хотела сражаться. Что она пыталась, пыталась убежать от всего этого.

Но когда она очнулась, рядом оказался не доктор, а Тул, существо, которое решало все свои проблемы насилием и жестокостью, и ей больше не пришлось оправдываться.

Наконец она проснулась окончательно. Солнечный свет играл на голубых водах залива.

Тул сидел рядом с ней, пожирая какое-то животное. Тушка вздрагивала, когда он вгрызался в нее. Кажется, тюлень. Когда она пошевелилась, у Тула дернулись уши. Он посмотрел на нее. Морда у него была в крови.

– Как ты себя чувствуешь?

Маля попыталась заговорить. Голос ее не слушался. Она прокашлялась:

– Лучше.

Она осторожно попыталась пошевелиться и удивилась, ощутив только слабые отголоски боли.

– Намного лучше. – Она приподнялась, поджала ноги, села. – Намного.

Тул подошел проверить. Тронул ладонью лоб.

– Скоро ты сможешь покинуть Побережье.

– Почему ты снова стал сильным? Почему сейчас?

Тул прекратил ее ощупывать.

– Ты меня вылечила.

– Нет. Ты был совсем слаб, когда… когда они пришли убивать нас. Ты просто лежал. А когда ты смог шевелиться, было уже слишком поздно. – Она подавилась всхлипом, вспомнив раздробленные ноги Ошо. – Слишком поздно.

– Так действуют наложенные на меня ограничения, – тихо сказал Тул, – я очень давно не сталкивался с войсками «Мерсье» лицом к лицу.

Он тряхнул огромной головой – раздраженный, совершенно человеческий жест.

– Я думал, что избавился от этого, что больше не чувствую необходимости подчиняться, но я ошибся. Мои бывшие хозяева позаботились об этом. Это в моих генах, и меня воспитывали и дрессировали для этого. Тысячи лет врожденной покорности домашних животных. Я создан так, что должен искать хозяина, а корпорация «Мерсье» владела мной много лет. Когда они напали, я понял, что просто не могу им сопротивляться. Даже сейчас… – он отвел глаза, – даже сейчас мне хочется повалиться перед ними на спину и просить о прощении. – Он снова с отвращением тряхнул головой.

– Но потом-то ты сражался, – сказала Маля, – просто было уже слишком поздно, – в голосе ее была горечь.

– Да, – тихо сказал Тул, – я все испортил.

Вокруг жужжали москиты. Маля попыталась пришлепнуть одного, когда он сел ей на ногу, но она слишком устала. Она снова легла, положив голову на грязную руку, и стала слушать плеск волн и топот ног над головой – стивидоры разгружали корабли. Ей сложно было сообразить, где стояла «Быстрая». Интересно, от нее что-то осталось? Она могла утонуть полностью или ее пустили в переработку.

– Ты сказал, что собираешься открыть на них охоту, – сказала она наконец.

– На «Мерсье». Да. Они создали меня для войны, и они получат свою войну.

– Но у них есть армии. На них работают многие тысячи людей. А ты один.

– Да, они очень сильны.

– Если бы только это! Ты же сдаешься, только завидев их. Я видела…

– Я больше не их пес, – взревел Тул, – этого больше не повторится.

– Но я это видела! Ты ничего не можешь поделать…

– Они мне не стая!

Маля дернулась, инстинктивно вскидывая руки, чтобы защититься от Тула.

Тул зарычал и посмотрел в сторону.

– Нас с детства учили подчиняться. Учили в том числе и на тех, кто подчиняться не умел. Мы их ели. Мы ели тех, кто не справлялся, ясно тебе? Разрывали их на куски и жрали вместе с костями. Они не могли быть нашими братьями. Задолго до того, как я привязался к «Мерсье» и Кароа, я учился подчиняться. У нас были боги, и мы поклонялись им. Боги войны и убийства. Мы приносили им жертвы. Слабых и негодных из своих рядов.

Он кивнул на солнце, сиявшее высоко над головой.

– Нам говорили, что наш бог – это и есть солнце. Что он несется по небу на своей колеснице и ищет добычу. Он судил нас, наши грехи и добродетели. Если мы сражались и умирали в славной битве, не боясь при этом, нам даровали место подле него. Мы могли бы мчаться по небесной саванне, охотиться на львов и саблезубых тигров. Нам обещали, что мы сможем убивать каждый день. Купаться в речных заводях по ночам, под лунным светом, а днем охотиться в небесных угодьях. Такую награду обещали тем, кто умрет в сражении. Всем нам. Стае, – он помолчал, – пойти против этих идей – позор. Предать наше братство. Нашу честь. Невыносимо думать, что твой бог и твои братья отвергают тебя. Вспоминать, как ты ломал кости слабых, пожирал их мозг, зная, что они заслуживают смерти… и узнавать, что ты стал одним из них. А потом вдруг понять, что мы, видимо, не съедали слабейших, а убивали сильнейших.

Он оскалился.

– Сложно осознать, что честь бывает разной, и отвергнуть то, во что верил прежде.

– Это случится с тобой снова? Эта слабость?