Вера, разумеется, могла не ездить в инспекции лично; по крайней мере Андрей много раз пытался ее в этом убедить. Ей все доставили бы в Москву — любые сводки, любых людей. Проще было бы жить, не видя неприглядных сторон победы, ужасающих именно своей обыденностью, рутинностью, типичностью. Знать о них, но не верить в них по-настоящему. Но Вера слишком хорошо помнила, что именно такое отношение образованного сословия к народным бедам привело к событиям, породившим революцию и смуту. Она должна была сама посещать эти места с их грязью, вонью, голодом и отчаянием; только так можно было не забыть, в какую цену обходится умиротворение страны.
— В скольких бараках тиф? — спросила Вера.
— В двух из восьми. Еще в одном была вспышка, но мы успели вовремя перевести зараженных.
Это была еще неплохая статистика. Здесь, по крайности, тифозных не помещали к здоровым специально. В некоторых местах и такое практиковалось.
— Им бы круп хоть каких, Вера Александровна, — начальник лагеря решил, что с отчетностью покончено, и перешел к просьбам. — Присылают только овощи, гнилье сплошь. Воблы и той уже месяц не видали. Хлеб печем с соломой, и то по четверти фунта на рыло не всякий день выходит.
— На человека, — поправила Вера. — По четверти фунта на человека. Скажите, священники бывают здесь? Богослужения ведутся?
— Редко. В прошлом месяце был поп, и то в двух бараках отслужил молебен только. Я в епархию писал запрос — не ответили.
— Хорошо, я сама напишу в епархию. А вы обеспечьте доступ и все необходимое для богослужения.
— Всенепременно! Вера Александровна, так что все же насчет круп?
Вера вспомнила, как Михайлов разводит руками, когда заходит речь о финансировании лагерей.
— Что-нибудь придумаем, — ответила Вера.
— Дай-то Бог! Люди все ж как-никак, а своей очереди на особое совещание хорошо если один из четырех дождется. И от тифа мрут, как мухи, и без тифа, с таких-то харчей…
Концентрационные лагеря не были новейшим отечественным изобретением. Впервые их использовали англичане после войны с бурами, причем заключали даже не солдат, воевавших с оружием в руках, а все без разбора гражданское население, ставшее неудобным и ненужным Империи. Суды и казни — дорогостоящие мероприятия, и кто-то несет персональную ответственность за каждую смерть. К чему это, когда истощение, антисанитария и болезни сами выполнят эту неприятную работу? Тот, кто стал бы истреблять людей промышленным способом, вошел бы в историю как величайший злодей, его именем пугали бы детей. То ли дело — убыль по естественным причинам. Почему заключенных почти не кормили? Ну, вы знаете, времена тяжелые, и на свободе многие голодали…
И это пока еще стоит теплая погода, а скоро ударят холода.
— Когда тифозные бараки освободятся, мы их на дрова разберем, — продолжал рассказывать о текущих делах начальник лагеря.
— Даже не думайте. Все здания понадобятся, и новые строить придется. Сейчас идет выявление лиц, причастных к революционной деятельности. Без работы вы не останетесь. Еще карьеру сделаете. Не вижу радости на вашем лице. Подумайте, что бы вас ждало при другом раскладе. Жизнь на военную пенсию? Я бы вам не советовала.
— Что же, служба есть служба… Те, кого вы велели отобрать, размещены в бывшем офицерском корпусе. Дьячок прибыл, как вы распорядились.
— А где же сами офицеры?
— С офицерами… если служивших в РККА еще можно так называть, краскомы они, военспецы… с ними вопрос решен. Их дела в первую очередь особое совещание рассматривало. Кого расстреляли, кого в тюрьму отправили, а кого и отпустили на все четыре стороны. Здесь всяко не держат, в этом свинарнике. И то сказать, офицеров-то немного, они все на виду были. А рядовые… Тут одних Кузнецовых за сотню, и полтора десятка из них — Иваны. Как теперь разберешь, который Ванька Кузнецов с благородных девиц кожу живьем снимал, а который мобилизован насильно и сразу сдался, как смог. Пока дойдет до слушания дела, или сам Ванька помрет с голодухи, или свидетели.
Вера кивнула. Она много знала таких историй. Случалось, что целые батальоны не выдавали своих комиссаров — все как один твердили, что комиссар убит, а он жил среди них по чужим документам. На фронте эти люди рисковали жизнью и гибли друг за друга, и комиссары не боялись лезть в самое пекло ради своих товарищей. В плену все они продолжали действовать по тому же принципу. Тем, кто однажды пошел за большевиками, никакой веры не было больше.
— Так что, Вера Александровна, проводить вас к вашим подопечным? Они у нас не голодают, как вы распорядились, со своей кухни их кормим. Душ поставили для них по образцу тех, что в окопах были. Мыло выдаем. Среди них и болезней не было почти. Пятеро только и померли за месяц из без малого сотни, и те уже хворыми к нам поступили. Остальные только здоровее стали. Провести вас к ним?
— Позже. Я должна сперва взглянуть на прочих заключенных.
Начальник лагеря дал знак взводу охраны следовать за ними. Случись что с госпожой инспектором, он ответил бы головой.