Оруэлл

Когда империя пребывала в мире, эта «систематизированная отсталость» не вела к хаосу, но теперь настали иные времена. Возникновение фашизма с его крайним национализмом, жестким послушанием, подчиненностью и преданностью лидеру не привело британский правящий класс к пониманию необходимости вести с ним последовательную борьбу, и это политическое невежество, свойственное как гражданским руководителям, так и военным, было весьма опасно для страны. Однако в адрес правящего класса в статье раздавались не только инвективы. Отмечая, что немало герцогов, графов и других носителей благородных титулов отдали свои жизни на полях сражений во Франции в мае — июне 1940 года, Оруэлл заключал, что трагедия правящего класса не в том, что он физически слаб или труслив, а в непонимании наступивших времен, несущих трагедии и опасности. Только когда новое поколение начнет терять материальное благополучие и власть, его сознание претерпит изменения.

Не менее актуально звучала и вторая статья^{510}. Оруэлл буквально обрушился на ранее чтимого им Герберта Уэллса, который недооценивал мощь нацистской армии и утверждал, что ни один прогноз по поводу решающих побед Гитлера не подтверждается. Среди прочих оруэлловской критике подверглось утверждение Уэллса, что война — дело долгое и немецкий блицкриг провалится. Но не это было главным в статье Оруэлла. Не вдаваясь в рассуждения о перспективах создания всемирного государства, о котором мечтал Уэллс, он рассматривал конкретные проблемы, демонстрируя способность военно-политического анализа: «Те, кто называет Гитлера Антихристом или, наоборот, святым, ближе к истине, нежели интеллектуалы, десять кошмарных лет утверждавшие, что это просто паяц из комической оперы, о котором нечего всерьез говорить… Гитлер — сумасшедший и преступник, однако же у Гитлера армия в миллионы солдат, у него тысячи самолетов и десятки тысяч танков[50]. Ради его целей великий народ охотно пошел на то, чтобы пять лет работать с превышением сил, а вслед за этим еще два года воевать… Надо покончить с Гитлером, а для этого потребуется пробуждение энергии, которая не обязательно будет столь же слепой, как у нацистов, однако не исключено, что она окажется столь же неприемлемой для “просвещенных” гедонистов»[51].

Оруэлл высказывал глубокое, обоснованное убеждение, что важнейшим инструментом борьбы против нацизма является осознанный или неосознанный, разумный или подсознательный патриотизм, не имеющий ничего общего с шапкозакидательскими лозунгами коммунистов и близких к ним левых сил. Именно «атавистическое чувство патриотизма, врожденное у тех, чей родной язык английский», позволило Англии устоять в 1940 году. Говоря же об ожесточенном сопротивлении, оказываемом немцам русскими (статья была опубликована через два месяца после нападения Германии на СССР), он не исключал, что их вдохновляет не идеал социалистической утопии, а необходимость защитить Святую Русь, о которой неожиданно вспомнил Сталин.

Интересно, что в статье упомянуты Артур Кёстлер, автор нашумевшего романа «Слепящая тьма» (1940) о сталинском терроре перед войной, и Герман Раушнинг, бывший член нацистской партии и президент сената города Данцига, перебравшийся в США и ставший плодовитым политологом, критиковавшим нацистский режим, в том числе в своей книге «Беседы с Гитлером».

В 1941 году Оруэлл (на этот раз в качестве Блэра) выступил с небольшим очерком «Литература и тоталитаризм» — это было единственное его произведение, где термин «тоталитаризм» фигурировал в заголовке, что придавало работе особый вес. Автор прочитал свой очерк на радио Би-би-си 19 июня 1941 года, вскоре после того как стал штатным сотрудником вещательной корпорации. Вслед за этим материал был опубликован в журнале Би-би-си «Листнер» и позже неоднократно перепечатывался^{511}.

Статья начиналась с оценки специфики взаимосвязи литературы и политики в условиях войны: «В литературу хлынула политика в самом широком смысле этого слова, она захватила литературу так, как при нормальных условиях не бывает, — вот отчего мы теперь столь обостренно чувствуем разлад между индивидуальным и общим, хотя он и наблюдался всегда. Стоит только задуматься, до чего сложно сегодняшнему критику сохранить честную беспристрастность, и станет понятно, какие именно опасности ожидают литературу в самом близком будущем».

Отмечая общую угрозу, нависшую над художественной литературой в связи с ростом ее политизированности, писатель указывал, что наибольшая опасность для свободы слова и вообще для творческого самовыражения возникает из-за неуклонного расширения сферы господства диктаторских режимов. «Мы живем в эпоху тоталитарных государств, которые не предоставляют, а возможно, и неспособны предоставить личности никакой свободы». К странам с тоталитарными системами в статье были отнесены Германия, Россия и Италия, но выражалось опасение, что это явление может стать всемирным.