Оруэлл

А вот воспоминание известной деятельницы диссидентского движения Валерии Новодворской: «Оруэлл был сокровищем самиздата. Когда в начале 70-х я впервые увидела его, это был громоздкий фолиант, переплетенный в поношенный лохматый картон, на папиросной бумаге. Переводы были плохие, явно домашнего изготовления. Где ‘телеэкран”, где “телекран”, где даже “телескрин”. Но было понятно, что это телекамера, недреманное око, соглядатай. Нам, “одинаковым и одиноким”, было понятно… Всё это было адресовано нам, “советским пациентам”. Английский документ с суховатой точностью публицистики и с кошмарной яркостью страшного сна фиксировал элементы нашего быта: голодную и раздетую страну (еды никогда не было вдоволь, мебель всегда была обшарпанной и шаткой, комнаты — нетоплеными, поезда в метро — переполненными, дома — обветшалыми, кофе — гнусным, вода — ледяной, лифты — неисправными, а зимы — нескончаемыми)»^{711}.

Книги Оруэлла в случае их обнаружения во время обысков подлежали конфискации, а для использования в качестве вещественных доказательств при судебных преследованиях диссидентов посылались на экспертизу. Вот результаты одной из них, проведенной ленинградским отделением Главлита: «Книга Джорджа Оруэлла “1984” — фантастический роман на политическую тему. В мрачных тонах рисуется будущее мира, разделение его на три великих сверхдержавы, одна из которых, “Евразия”, представляет собой поглощенную Россией Европу. Описывает противоречия, раздирающие эти три сверхдержавы в погоне за территориями, богатыми полезными ископаемыми. Рисуется картина зверского и безжалостного уничтожения женщин и детей во время войн. Книга в СССР не издавалась, распространению не подлежит»^{712}.

Имеются непроверенные данные, что роман был издан малым тиражом для советского руководства с грифом «Для служебного пользования». Кто осуществил «служебный» перевод, неизвестно.

Время для легального появления романа в СССР наступило в 1989 году: отрывки из него появились в «Литературной газете», а вслед за этим книга вышла в издательствах ВЭМ и «Прогресс». То, что казалось западному читателю преувеличением или карикатурой, воспринималось в России как прямое воспроизведение советско-сталинской действительности, а в Германии — как отражение нацистской системы геноцида еврейского населения, пропаганды «арийского духа» и воспитания новой расы господ.

Многочисленные критики и обозреватели самых разных взглядов и направлений утверждали, что Оруэлл выступил в качестве своего рода пророка, поскольку, несмотря на ликвидацию одной из самых отвратительных и зрелых форм тоталитаризма — нацистского режима в Германии, тоталитарная система сохранилась в СССР, а затем сформировалась в ряде стран Восточной Европы, оказавшихся в советской сфере влияния, а также в Китае, Северной Корее и Северном Вьетнаме. Имея в виду, что развитые формы тоталитаризма использовали в качестве своего идеологического обоснования марксистско-ленинскую догматику, препарированную применительно к нуждам диктаторов, социологи и критики называли Оруэлла не только антикоммунистом, но и антисоциалистом.

Оруэлл же продолжал считать себя социалистом, хотя его социализм оставался весьма своеобразным, не вписывавшимся в положения, лежащие в основе любого социалистического учения: отказ от частной собственности и свободного рынка. К томе же Оруэлл видел пороки социалистических партий, включая одну из наиболее мощных — Лейбористскую партию Великобритании: карьеризм лидеров, их стремление к власти, бюрократизм, разъедавший эти партии изнутри, коррумпированность. Этикетка социалиста, от которой он не отказался до конца своих дней, была лишь своего рода традицией. Верность традициям больше роднила его с консерваторами, чем с лейбористами. Недаром сам он несколько раз называл себя тори, как именовались предшественники консерваторов в XVII — начале XIX столетия[70]. «Место действия книги, — писал Оруэлл 16 июня 1949 года, — избрано с целью подчеркнуть, что англоязычные расы по природе своей лучше, чем всякие другие, и что тоталитаризм, если против него не бороться, может восторжествовать повсеместно… Мой последний роман НЕ является атакой на социализм или на Британскую лейбористскую партию… но [представляет собой] демонстрацию того состояния, к которому может привести централизованная экономика и которое уже частично было осуществлено при коммунизме и фашизме»^{713}.

Похожую оценку системы взглядов Оруэлла дала Соня Браунелл, отвечая на вопрос, был ли он революционером: «Он был революционером, хотя стремился сохранить определенные элементы прошлого. Он был консервативным повстанцем… Он хотел изменить действительность, но считал, что не всякое изменение к лучшему»^{714}.