Оружейник

Сложным было не подписывание, а придумывание. Не люблю непонятные задачи. То есть понятно, что ценники должны были различаться — разный товар в одну цену вызывает у покупателя ассоциации c дешевыми отбросами из корзины "все по 5 пфеннигов". Понятно также, что у ценообразования должна была присутствовать хоть какая-то внутренняя логика. Но мелкие "жилетники" мне были не особо интересны, так что я просто рисовал первую цифру от 7 до 9 в зависимости от состояния покрытия, а еще две после запятой списывал с серийного номера.

— Сколько стоит вот этот?

Сначала я покосился на Костореза, но доктор был уже занят. Даже раскуренную трубку отложил в сторону, а сам разливался соловьем, демонстрируя низенькому толстячку с сером котелке и его спутнице сомнительные достоинства польско-швейцарского уродца сиг-хылевского. Затем посмотрел на предмет вопроса. Хенель-шмайссер, вторая модель, почти новый, можно смело лепить девятку… лишь после этого посмотрел на задавшую вопрос женщину.

И сначала увидел просто стройный силуэт в ослепительном ореоле. Ну так вышло — я сидел, она стоялаи солнце оказалось прямо за её шляпкой, а длинное, с оливковым оттенком, платье усилило эффект. Через миг наваждение прошло, стало видно пышный клетчатый шарф, ряд белых пуговиц, — ровный, как след короткой очереди, — браслет из крупных рубинов на запястье и даже черты лица, смутно напомнившие кого-то…

— Девять франков, мадам, — рядом с ней мужчины не было, но вряд ли она явилась на ярмарку в одиночестве. Дальше надо было бы приветливо улыбнуться и сказать что-то вроде "только для вас цена будет восемь сорок пять" и я действительно выдавил нечто вроде улыбки… а вслух произнес: — Но не советую вам его покупать.

— Мадмуазель… и почему же вы не советуете?

— Ногти сломаете.

Это была чистая правда. Перчатка была у неё только на одной руке, так что я мог в полной мере оценить качество маникюра и прочее. "Аристократия, ничего тяжелее вилки не поднимали-с!", как говорил один бывший кочегар с "Гангута", добавляя следом три-четыре специфических матросских загиба.

— Вы со всеми покупателями так… зл… беспардонны?

— Девять франков, мадмуазель.

Насчет злости она ошибалась. Просто надо было подписать еще кучу ярлыков и костюм был хорош на рассвете, когда только выставили стол, а сейчас, ближе к полудню, даже расстегнутые пуговицы не помогали, у англичан шерсть хорошая, плотная. Лагера бы холодного… или хотя этого нового баварского советского. Но это все была не злость, так — досада. А где-то в глубине души уже начинали звенеть тревожные звоночки, что Мастер с Котом задерживаются.

— Вы не ответили на мой вопрос. Что, так мало платят?

Наверное, она просто совершенно не привыкла к подобному… обхождению. Мелкий продавец в глазах большинства не полноценное существо, а так, приставка к товару, обязанная стоять в позе "чего изволите?" Есть, конечно, классы обслуги повыше, к примеру, тот же Косторез любит повторять: врач продает пациент в первую очередь себя, а уже потом умение лечить. Вот и сейчас перед ним уже небольшая очередь выстроилась — а ведь на самом деле такого мизантропа, как наш доктор, искать лучше где-то в центре Сахары или в Арктике. Он и нас-то с трудом переносит.

— Мне платят за другое.

Я сделал паузу, но эта… мамзель все не уходила — стояла, словно ждала продолжения, хотя за чтение просветительских лекций мне уж точно давным-давно никто не платил.

— Зачем вам оружие?

— Некоторые… — небрежный жест в сторону шатра напротив. Ага, значит, все-таки прав был, не одна сюда явилась, — бывают слишком…

— Назойливы?

— Настойчивы.

Вздохнув, я потянулся за одной из лежащих на столе коробок, осторожно надорвал старый картон и несколько патронов тут же просыпались в дыру, весело сверкая на солнце. Очень маленьких патронов.

— Из "двадцать пятого" легко убить, но сложно остановить. Особенно, — я замялся, вспоминая, как будет по-французски "кабан" и в итоге остановился на немецком, — wildschwein. Если пуля не пробьет череп… однажды я видел мертвеца с пятью дырками от "двадцать пятого". Тот кто стрелял, лежал рядом — его убили голыми руками.

Это было в Оклахома-сити, в переулке, один — небольшого роста, черные кудрявые волосы, наверное, итальянец, но по кровавому месиву на месте лица сложно было что-то сказать — валялся на земле. А второй, раза в полтора его побольше, с явной примесью индейской крови, сел рядом, облокотившись на стену — так и не встал. Раскрытый пузатый саквояж валялся дальше по улице. Его содержимому — флаконам из темного стекла с этикетками "лекарственные настои" — местные по большей части уже приделали ноги, но парочка разбитых осталась, наполняя прокаленный воздух сивушным запахом. Два мелких бутлегера сошлись на одной дорожке, "взаимное уничтожение", как сказал тогда сержант Лански, угощая меня сигаретой и мечтательно добавил: "Дело открыто и закрыто, улицы стали на двух уродов чище. Всегда бы так".