Петр Евгеньевич Корчемный отметил время контакта, включил прослушку, он теперь мог слышать разговор, происходивший в жигуленке до мельчайших подробностей. Александр поставил разговор достаточно умело. За то время, что он "выруливал" от дома до станции метро, он сумел заинтересовать Жанну собственной особой. Это было несложно, особенно, когда Жанна осознала, кто ее везет в автомобиле. Как верно оценил майор, слово "продюсер" имело на Жанну такое же действие, как взгляд удава на кролика. Правда, у Жанны были ушки не кроличьи, скорее всего, чебурашечьи. На удивление просто и быстро они договорились о встрече после репетиции. Александр Витальевич всю дорогу шутил, восторгался красотой своей "неожиданной" попутчицы и говорил глупые фразы типа того, что эта встреча не является случайной.
Жанна от этих слов млела, таяла и вела себя так, как ведет девятиклассница на первом свидании. Скорее всего, играла, но играла хорошо, без фальши, с энтузиазмом.
Это все хорошо, но как она поведет себя потом, когда ей сделают предложение, от которого проще отказаться, чем согласиться? Или, все-таки, рискнет? Есть в ней какая-то авантюристская жилочка, есть... Если мы все правильно предполагаем, то Жанна должна согласиться. Зря я, что ли, с психологом общался? По-моему все рассчитано до мелочей.
И Петр Евгеньевич, проследив, как Жанна выскакивает из авто и исчезает в недрах метрополитена, вышел навстречу припарковавшемуся ухажеру. Симонович припарковался неправильно, Корчемный, естественно, тоже. Гаишник с самой благообразной внешностью уже шел к ним, помахивая полосатым жезлом. Наверняка, подсчитывал стоимость штрафа, который сейчас наложит, правда, машинки отечественные, штраф в рублях будет. Петр сунул под нос служебное удостоверение и попросил сотрудника не срывать важную операцию. Тот сразу как-то померк, буркнул себе под нос что-то типа, что из-за "этих" в городе нет никакой работы. Скотина! Он еще будет тут выступать! В старые времена он бы наложил в штаны и слинял, чтобы на глаза не попадаться, да, многовато воли такому благообразному дерьму дали в нашем отечестве. Пора бы позакручивать гайки! Хотя бы некоторые!
- Я буду ее ждать в шесть у театрального. Потом по плану, к вам. На встречу.
- Все верно. Свободны. Ну как, согласиться?
- Стопроцентной гарантии нет, но два к одному, что согласиться.
- Да, я считал, что фифти-фифти тоже хорошее соотношение будет.
- Глупости все это, статистика. Или будет - и это стопроцентный успех. Или откажется. И это стопроцентный провал.
- Тут я с вами, Александр Витальевич, полностью согласен.
- Так я до шести свободен?
- В пять быть на месте. И постарайтесь быть в пределах досягаемости, чтобы, если что-то измениться, вы были под рукой.
- Понял. До встречи.
- Всего хорошего.
Корчемный посмотрел, как Симонович отъезжает, сел в служебную "Волгу", еще раз, краем глаза, отметил номер зарвавшегося гаишника, тот продолжал патрулировать зону высадки возле метро, где постоянно кто-то останавливался, не смотря на запрещающий знак.
Теперь было время добраться в Контору. Там уже ждал Переделкин. И не только с докладом. Пора было принимать решение по объекту "Дача в Переделкино", как решили назвать покупку этого объекта остроумные (как они думали) сослуживцы майора Корчемного.
Было почти два часа, когда Петр Евгеньевич прорвался к парковке у Конторы. Город, шумный, пыльный и такой толкотливый, в такое время становился особенно назойливым и столь же невыносимым.
Генерал был в прекрасном настроении, казалось, мало что могло его вывести из себя, или привести в состояние депрессии, но так только казалось. Константин Львович не допускал, чтобы его настроение было видно его же подчиненным. Хотя сегодня, когда операция шла полным ходом, настроение Переделкина было действительно приподнятым. Он терпеть не мог бездействия, считая его проявлением слабости. А вот силу искал в действии. И он был действительно сильным человеком.
Корчемный быстро проскочил контроль, на первом этаже неожиданно столкнулся со своим бывшим сослуживцем, с которым вместе лопатили архивы. Снегирев, вечный начальственный подхалим, опирающийся на плечо бывшего комсомольского работника, каким-то злым гением направленным в Контору, при виде Корчемного расплылся в довольной улыбке. Протянув руку для рукопожатия, произнес:
- Ну что, Петр Евгеньевич, слышал я, что дела у вас пошли в гору?
- Не жалуюсь, Виктор Авилович!
- А что, жаловаться не на что?
- Так точно, не на что.
- Ну вот, вижу... Что, дорогой, головокружение от успехов началось?
Снегирев говорил это тихо, не говорил, а злобно шипел, но при этом тряс руку Корчемного так, как будто он до смерти рад встречи с своим бывшим сокабинетником.
- Смотри, Корчемный, чем выше взлетишь, тем больнее рухнешь. Это тебя я не только от своего имени передаю... Будь!
И Снегирев вразвалочку пошел в сторону своего кабинета.