Оружейник. Винтовки для Петра Первого

Таких неудач не прощают ни подданные, ни хозяева. В политическом отношении Крым имеет нечто общее с Речью Посполитой, только поляки зависят от нескольких стран и тайно, а татары – от одной Турции и открыто. Девлет Гирей еще сколько-то времени считался номинально властителем, но приказы его не исполнялись. Каждый был сам за себя. Беи со своими людьми покидали стоящее у Перекопа войско – кто под покровом ночи, кто средь бела дня. Некоторые прямо в лицо бросали хану, что незачем стеречь ворота, когда в доме пожар. Увезти в горы семьи, угнать скот стало главной заботой, раз уж не сумели сдержать русских на пороге своей земли. Грозная многочисленностью сила растекалась, уходила, как вода в песок, как кровь из жил раненого. Скоро в степи не осталось ни одного отряда, способного бросить вызов нашим калмыкам, не говоря уж о пехотной бригаде.

Пока сие разложение государственного тела набирало ход, я с боем занял Кафу, вытеснив трехтысячный турецкий гарнизон в направлении Сурожа. Крупнейший и самый богатый из крымских городов лежал у моих ног. Старая генуэзская крепость мало помогла туркам: в современной фортификации преграду атакующим создает грамотно распределенный огонь, а не просто каменные стены. Для канониров неприятельских припасен был сюрприз: команды особо метких стрелков и винтовки с прицелами, годными для стрельбы до тысячи шагов. С дистанции же, на которую удалось подобраться, они вообще могли выбирать, в который глаз поражать врагов, в правый или в левый. Солдаты беспрепятственно дошли до стены и разворочали кладку ломами – разумеется, не на всю толщину, а настолько, чтобы заложить заряд. Как часто бывает, храбрецы пожертвовали собой ради трусов: отряд янычар почти целиком погиб у бреши, пока остальные защитники бежали без памяти.

В тот самый день, когда я овладел городом, два турецких фрегата явились в Арабатском заливе и уничтожили гребные суда. Люди, спасшись на берегу, присоединились к нашим главным силам – а флотилия изначально была в моей партии жертвенной пешкой, предназначенной к размену: ценность ее сравнительно невелика. Однако, если бы струги уцелели, скорее всего мы отступили бы тем же путем – по песчаной косе. Спасибо капудан-паше, он развязал мне руки.

Известия о хаосе, в который погружался Крым после истребления лучших воинов ханских, побудили задуматься о продолжении похода. Мимо Арабата отправились на север только нагруженные трофеями иррегуляры. Не более как через неделю новые отряды калмыков и донских казаков, влекомых завистью к добыче, в утроенном числе явились на их место. Солдаты как раз успели отдохнуть после трехсотверстного марша по жаре и двух тяжелых баталий.

Хитрые генуэзцы, вечные соперники моих венецианских компатриотов, не зря основали колонии на этих берегах. Окрестности Кафы удивительно похожи на Италию – только турки здесь лишние. Впрочем, все магометане и добрая половина христиан бежали вместе с гарнизоном. Напрасно они так испугались: мне удалось сохранить дисциплину, не допустив грабежей и насилий. Единственное, чем пришлось поступиться жителям, – тягловый скот и повозки, двуколки на громадных колесах. Не на себе же тащить солдатам воду и провиант в страшную летнюю жару!

Не без внутреннего трепета отдал я приказ готовиться к дальнему походу по вражеской территории, в самую глубь осиного гнезда. Если действовать правильно, никто не сможет нас одолеть – однако любая оплошность грозит гибелью. Что помогло преодолеть сомнения? Ненависть? Месть? Нет, я постарался исключить чувства. Скорее – теоретические соображения о наивыгоднейшей стратегии. Манера большинства современных полководцев (за всем известными исключениями) представлялась мне слишком академичной, слишком вялой, дающей неприятелю время и возможность восстановить силы. Разбитый враг должен получать новые удары с такой стремительностью, которая не позволит оправиться от беспрерывных конфузий. Ничего, если победоносные войска терпят лишения: лишь бы врагу было еще хуже.

Меня влекло, конечно, южное побережье. Но соваться в двухсотверстное дефиле между горами и морем, где придется ожидать засады в каждой долине и обстрела с кораблей на каждом приморском карнизе, – чистое самоубийство. Господство на море и сопровождение флота суть необходимые условия такого марша, независимо от численности войск. К тому же это султанские владения: мне представлялось более полезным разорить земли, состоящие под властью хана. Как иначе внушить ханским подданным мысль о неизбежной расплате за воинственную политику Девлет Гирея?