Проснулся я около полудня со свежей головой и хорошим настроением. Как будто и не пил вчера. Мысленно поблагодарил окружающих за такую заботу. Как и за стакан капустного рассола на прикроватной тумбочке.
Меховой комбинезон исчез, и вместо него на соседней кровати лежала простая солдатская шинель. Новенькая. Никаких надписей о чьей-то принадлежности на подкладке не было. Под шинелью лежала такая же новая теплая шапка с кожаным козырьком. Мундир кем-то вычищен. Валенки мне оставили летные. Ну как валенки… Не русские конечно целиком катаные, а сапоги, шитые из войлока. Была бы резиновая подошва на них, то можно было бы назвать их модным словом угги.
Чей-то денщик принес мне горячей воды, мыло помазок и бритву. Маленькое зеркальце было вмазано в стенку печки. Он же и пояснил мне, пока я брился, что шинель и шапку мне прислал первый квартирмейстер армии, а комбинезон мой забрал очень большой воздухоплаватель.
'Боцман' — подумал я. Кто еще там очень большой?
— Какие новости? — намочив полотенце в горячей воде и использовав его в качестве компресса, спросил я его.
— Генерал Молас прибыл из Будвица и сразу на санках поехал туда, где упал царский дирижабль. А так все как было.
Как было, я не знал, но переспрашивать не стал.
Проверил карманы — ничего не пропало. Все на месте. И деньги и ордена. Форма на мне была рецкая, грязно — горчичная, а не полевой камень, как в ольмюцкой армии. Из всех наград — на шее Рыцарский крест, лента Креста военных заслуг в петлице, Солдатский крест и золотой знак за ранение пришпиленные на булавках к левому карману один над другим, а знаки броневого и воздухоплавательного отрядов рядочком на правом кармане, прикрученные к нему винтами. Полевые капитанские погончики. Красавец весь из себя. Скромный герой.
Еще над левым карманом у меня горизонтальные дубовые листья веточками в бронзе и в центре вместо медальона череп с кинжалом в зубах в серебре — рецкий знак за пять штурмовых атак, их всей нашей роте Ремидий выдал. Кому в бронзе, кому в серебре, а пятерым так и в золоте — за пятнадцать штурмовок.
Вообще я считаю, что такие знаки даже почетнее орденов, потому как сразу видно кто есть кто. Ранее в Реции я видел только знак за рукопашный бой и знак 'Снежный барс' за бой в вечных ледниках на вершинах гор. Их даже на гражданских костюмах носят отставники. А 'Снежному барсу' по традиции во всех сидериях первая кружка бесплатно. Очень уважаемые в обществе горцев эти знаки. Круче орденов.
Денщик помог мне одеться и сопроводил в офицерскую столовую, где вчерашние банные девчонки работали официантками. Накормили меня там драниками со сметаной, булкой с маслом и сыром и кофе с молоком налили бочкового. Впрочем, вкусного.
Но насладиться легким флиртом с подавальщицами мне не дали. Приехал Молас и вызвал меня к себе. У дома, где прописался Молас стоял парный вооруженный пост ольмюцких кирасир, перекрывая путь к крыльцу.
Меня остановили окриком на расстоянии и приказали опознаться.
— Лейтенант воздушного флота Кобчик по приказанию его превосходительства генерала Моласа, — ответил я по уставу.
Один часовой вошел в избу, второй остался на месте, держа в руках укороченную винтовку Шпрока. Причем зримо видно, что дернись я, он тут же пустит свое оружие в ход. Не раздумывая.
Первый часовой вернулся и провел меня через большую комнату, в которой на многочисленных столах офицеры разведки сортировали и раскладывали вещи с горелого дирижабля царцев, в маленькую каморку за печкой, где Моласу достался его импровизированный кабинет. Там уже у колченогого генеральского стола сидел Плотто. И в уголочке примостился ефрейтор — стенографист, старательно прикидывающийся ветошью.
— Раздевайся, Савва, и присаживайся к нам, — предложил мне генерал. — Разговор у нас долгий. Тебя покормили?
— Благодарю, ваше превосходительство. Покормили и сытно, — я не стал отказываться от предложенного стула.
Плотто поздоровался со мной не вербально, просто кивнул.
— Позвольте поблагодарить вас, экселенц, за предоставленную точную информацию о расписании полетов царских дирижаблей. Я в восхищении от ваших агентов, — и коротко кивнул в подтверждение.
— Пустое, Кобчик, — поскромничал генерал. — Как любил повторять мой отец 'Иной мерзавец потому и ценен, что он мерзавец'. Тем и пользуемся. Но я не для этого вас собрал…
Молас сделал паузу, пососал вхолостую трубку, но набивать ее табаком, а тем более прикуривать ее не стал. Каморка маленькая, если в ней еще курить — все задохнемся.