Орки выставили свой флот на границе с гоблинскими островами, пригрозив эльфийскому правительству, Компериату, что в случае продолжения бессмысленного истребления кевтов, они высадят войска на восточный берег Ара-каза. ССК попросту боялся, что эльфы пойдут дальше, к кевтским колониям, на которые у кирпичномордых были свои планы. А миротворцы, возмущенные нападением на свои войска, при поддержке Эрзамона, пригрозили эльфам вводом объединенного контингента, если те продолжат геноцид. Компериат не потянул бы ещё одну войну, и тощие гниды сдались. Оставили кевтам жалкую автономию в северных лесах, на побережье холодного океана, там, где льды врезаются в камни...
Капитан провел ладонью по лицу и что-то тихо прошептал, закрыв глаза.
- Но зачем? - потрясенно спросила я. - Зачем эльфам было так поступать с другой расой?
- Они боялись и боятся нас, девочка. Кевты... Хм..., - капитан не сводил глаз с моря. - Мы чувствуем абстракции, живем с ними в ладу. Мы с пеленок маги, а за долгую жизнь так изощряемся в использовании полей, что нет нам равных в играх с земной мощью. Странно, что ты не кевт.
Он обернулся и улыбнулся мне, широко и добродушно.
- У орков появились ракеты распада, нам они были не нужны. Дали бы время, и оружие на основе абстракций стало бы нашим козырем. А теперь, - капитан пожал плечами. - Глухо, пусто и темно без земли, без дома...
Я прижала руки к щекам - лицо горело.
- Это... страшно...
Только от одной назойливой мысли я не могла избавиться - капитан в начале своего рассказа говорил о восстаниях в гоблинских колониях. При подавлении последнего кевты истребили больше семи миллионов гоблинов и наложили запрет на естественное размножение, начав добавлять жителям колонии в питьевую воду какую-то отраву, приводившую к чудовищным изменениям в гормональном фоне как мужчин, так и женщин. А потом началась война, большая часть кевтских надсмотрщиков вернулась на родину, а остальных - убили. Им отрезали головы.
По мнению политологов, в восстаниях принимали участие оркские наемники.
Арельсар оказался прав. В нашем мире никому никогда не бывало легко. Кто-то борется за свой народ, кто-то - за веру, кто-то - за семью, а кто-то пытается спасти только себя.
- Неужели нельзя всё это прекратить? - вслух подумала я. - Можно же как-то жить, не истребляя друг друга...
- Наша суть, девочка, это война. Разумные сильно любят и сильно ненавидят. Но не любовь спасет мир, его спасет оружие, как бы жестоко это не звучало.
- А что потом было с Арельсаром? - мне не хотелось продолжать разговор на тему войны. Наши взгляды, как я поняла из последних слов капитана, слишком различались.
- Парень живуч, как червяк, - кевт обернулся, желая удостовериться, что нас никто не слышит. - После того, как его поставили на ноги, начался суд. Тогдашний глава миротворцев, дворф Ортен Фер, обвинил Арельсара в измене ордену, и сторона обвинения, с легкой дворфийской лапы, вылила на парня такой ушат грязи, что даже радикально настроенное правительство острова просило о смягчении наказания. Ты бы видела его после заседаний, еле держался на ногах, цеплялся за стены, а вокруг верещали журналисты, щелкали камеры, верещали адвокаты и обвинители. Когда оглашали приговор, чинньез стоял за трибуной, лицом к залу, в котором яблоку негде было упасть, потому что процесс объявили открытым, и у него светлели глаза. Знаешь, что означает, когда глаза кевта светлеют?
Я обернулась к капитану.
- Нееет.
- Что физически ему очень плохо. Когда кевт умирает, его глаза белеют.
У капитана глаза тоже были светлые.
- А вам...
- Не обо мне речь, - отрезал тот. - Так о чем я? А... Об Арельсаре... Приговор оказался суровым. Чинньеза исключили из ордена, лишили всех военных наград и привилегий, запретили занимать должности во внешних войсках, назначили кучу штрафов и тридцать лет заключения в военной тюрьме. Одного эти идиоты не учли - общественного мнения.
В то время флотом миротворцев руководил адмирал Кольсар, бравый вояка. Он, как и большинство кевтов, состоявших в ордене, присутствовал на процессе, и, когда зачитали приговор, адмирал, одетый в парадный мундир, увешанный орденами, полученными за годы службы у миротворцев, поднялся со своей скамьи, рывком сорвал медали и знаки отличия с груди и кинул их к трибуне, за которой стоял Арельсар. И так поступил каждый, кто поддерживал этого парня. Мы вставали со своих мест, срывали ордена и бросали их ему под ноги.
Когда последний слушатель покинул зал, перед трибуной скопилась такая куча орденов и медалей (кто-то даже погоны поотрывал), что по вышине она дошла до ступеньки судьи. Большинство кевтов в знак протеста покинули армию миротворцев. А уже потом, когда через десять лет меткий выстрел наемника сделал Ортена частью земного поля, новое руководство ордена вынесло амнистию некоторым военным заключенным, в том числе и чинньезу.
- Ямарский судебный процесс, - прошептала я. - Так вот, значит, как...
- Вот так-то, девочка. Кевты - камни, им дана долгая жизнь, но, растворись мое поле, мы никогда не боялись её потерять.
"Отбирать жизни вы тоже не боялись".