Оружие фантома

Степной откинулся на кожаную спинку сиденья и рассмеялся. По-стариковски глухо, с прикашливанием. Его смех длился достаточно долго для того, чтобы водитель и телохранитель, сидящий впереди, предположили: у дедушки – старческий маразм. Смех Степного закрепил их уверенность – «хозяин» постепенно слетал с катушек. Эти ненужные пытки заболоцкого лоха Морика, его бессмысленная смерть… После всех уверений в том, что «кровь» и «вор» понятия несовместимые, приказ Степного «задавить» и «укрыть от глаз людских» совершенно не владеющего информацией пацана выглядел как симптом очевидного диагноза – авторитет умирает не только телом, но и умом. Именно поэтому его охрана спокойно сидела в микроавтобусе и джипе, даже не интересуясь причиной столь внезапной остановки в странном месте.

Но именно в этом и была сила старого вора. Он был достаточно мудр для того, чтобы не демонстрировать окружающим свой ум. Его главная заповедь – никогда не говори того, о чем думаешь, и делай все для того, чтобы окружающие чувствовали твою беспомощность. Ты беспомощен – значит не опасен, и для борьбы с тобой нужно мало сил, мало бдительности. Именно тут и ошибались почти все, кто не желал добра Степному. Почти сорок лет носить «корону» – это не заводской или милицейский стаж. В ментовке тебе простят глупость, и ошибку простят, и слабость. А в этом мире за те же самые грехи враз «лоб зеленкой намажут»…

Долго искал он свои алмазы. Но не камни нужны ему были, не то несметное богатство, которое они в себе таили. Степной и без них имел все, что хотел. Он искал своей правды. Вор не имел права умереть, не вернув себе то, что у него несправедливо отняли.

И вот теперь, сквозь года, в его память снова вернулась эта фамилия. Зинченко. Следователь по особо важным делам прокуратуры города Харькова.

И сейчас он ищет встречи с ним. «Важняк», сумевший «сшить» дело, по которому его, Степного, двадцать два года назад «приземлили» на «строгий», под Салехардом. Ювелир в Харькове, антиквар в Чернигове, музей в Коврове. Доказательств у Зинченко было мало, но много уверенности в своей правоте. Может, и не «придавил» бы он Степного тогда ни очными ставками, ни парой непроданных картин, что в квартире вора нашли, да вот… Какая-то сука в это же время две церкви под Ковровом «обнесла». Для мента что музей, что храм – один закон: сто сорок четвертая, часть третья. А для «законника» церковь «обнести» – все равно что ребенка убить. Но накопали бесы из харьковской уголовки дерьма по закоулкам, да и снесли этого «шнягу» Зинченко. Честь и хвала ему за то, что не поверил он в вину Степного. Выкупил тогда вор у Зинченко обе церкви за большую цену. За ювелира в Харькове, за антиквара в Чернигове да за музей в Коврове. А что было делать? Нельзя с таким грузом на зону. За мать и за церковь больше одной ночи на нарах в бараке тебе спать не дадут.

И вот сейчас Зинченко назначил ему встречу.

Зачем? За алмазы Степной уже отсидел. Теперь они по праву – его, потому что дважды за одно и то же не судят.

Встречи хочешь, старый «друг»-прокурор? Будет встреча! За те две церквушки долг тебе отдать нужно. Степной свои долги помнит. Как и чужие.

– Трогай, Сережа, трогай, дорогой. У нас сегодня дел ой как много будет. А сейчас давай домой. И подай мне телефон, человечку своему позвоню…

И эта встреча состоялась.

Они встретились в ресторане «Русь». Двое пожилых мужчин, в дорогих костюмах, белоснежных рубашках и галстуках. Они не поздоровались за руку, как могли предполагать окружающие. Ведь для несведущих эта встреча была не что иное, как бизнес-ланч двоих солидных воротил. Ничто не указывало на то, что за одним столом собрались пообедать прокурор города и криминальный авторитет. А у них не принято здороваться за руку. У таких людей контакт идет не от сердца, а от разума. У них нет ничего общего, они живут разными жизнями и руководствуются противоположными по содержанию законами.

– Постарел, Иван Максимович, постарел, – улыбнулся Зинченко, усаживаясь на пододвинутый официантом стул. – Головушка облетела, как береза в ноябре.

– Да и ты, Николай Николаевич, не молодеешь, – заметил Степной. – Животик вот нескромно как-то отпустил. Поседел как лунь. А помнишь, тогда, в семьдесят восьмом? Статный мужик был, широкоплечий!

– Я и сейчас полуторапудовку от пола по двадцать раз отрываю. А животик… Как говорят – большой живот не от пива, а для пива.

– Горькую пьешь?! – изумился Степной.

– Нет, уволь. Чарочку с тобой выпью, а больше мне нельзя – печень пошаливает… Давай поедим, Ваня. А потом и о делах поговорим. Куда спешить? У меня выходной, тебе по понятиям работать запрещено. Трутни мы с тобой.

Степной рассмеялся, и было видно, что от души.

Когда насытились, он спросил:

– Так что за дело, Николай Николаевич? Не для дегустации же осетрины ты меня из Заболоцка выдернул?

Зинченко немного помедлил с ответом.