"Вы достачно убедительны, учитывая ваш опыт," - признался Дэвис. "Я должен сделать вывод, выслушав ваши слова?"
"Да, если вы убеждены, что я могу справиться с этим," - сказал Ли. - "Предложение, в конце концов, было моим, и мне бы хотелось довести его до конца."
Президент наклонился вперед и пожал руку Ли.
"В Кентукки, а затем и в Миссури?" - спросила дочь.
"Кентукки"? - голос Мэри Кастис Ли передал ее тревогу. - "Миссури?"
"Не нужно говорить таким тоном, что это конец земли, моя дорогая Мэри." Ли попробовал пошутить. "Теперь концом земли является Техас."
Шутка не удалась. "Война закончилась, и я надеялась, что ты мог бы остаться здесь, в Ричмонде со мной и со всей своей семьей," - сказала жена.
Другими словами, вы надеялись, что я, наконец, покончу со своей военной карьерой, подумал Ли. Но эта мысль не расстроила его. Как можно обвинять Мэри за желание быть с ним вместе? Пытаясь быть осторожным, он сказал: "Да, правда, что война закончилась, но я до сих пор ношу форму моей страны". Она прикоснулась к рукавам своей серой формы. "Вы знали об этом, когда выходили за меня замуж и терпели все эти годы, что вам вполне удавалось достаточно хорошо."
"О, и в самом деле, очень хорошо," - сказала она горько. Убрав руку с его пальто, она положила ее на колесо своей коляски.
Ли вздрогнул, как под огнем противника. Мэри не так давно стала калекой. Это война забрала ее здоровье. Он стал уговаривать ее: "Я не собираюсь больше воевать, будут только наблюдения за мирными выборами, и я вернусь в Ричмонд этим летом."
"Еще одна половина года уйдет навсегда."
Он пододвинул стул поближе и сел на него, чтобы говорить, не глядя на нее сверху вниз.
"Не знаю, будет лучше или хуже, моя дорогая, но я солдат, и за все все эти годы ты должна была уже привыкнуть к этому. Как бы там ни было, у меня есть долг и я не буду уклоняться от него."
"Независимо от тех, кто любит тебя," - прошептала его жена. Он молча склонил голову; это было, в конце концов, правдой. Мэри Ли вздохнула. "Как ты сказал, Роберт, я осознаю, что я жена солдата. Хотя временами, как в эти последние несколько мирных месяцев, мне было приятно забыть об этом."
"Дорогая Мэри, пока никакого мира нет - есть только перемирие, которое может быть нарушено в любой момент, если Соединенные Штаты, или мы сами сочтем это выгодным. С Божьей помощью, я надеюсь помочь достижению настоящего, прочного мира. Если бы не это, уверяю тебя, я бы отказался от того, что мне предложили."
"Судя по тому, как ты это говоришь, ты, конечно, веришь в это." Голос его жены еще отдавал сарказмом, но гнев уже ушел с ее лица, оставив после себя лишь грусть. "Я не сомневаюсь, что если бы Джефферсон Дэвис поручил тебе возглавить военную кампанию в аду, чтобы добыть там уголь для наших очагов, ты бы просто сказал мне, как всегда: 'прощай' и отправился бы туда безо всяких возражений."
"Может быть, так и было бы." Ли представил себе это и рассмеялся. "Скорее всего так, я полагаю. Я был бы уверен, что вернусь с этим углем, или, по крайней мере, дал бы чертям такого жару, что они запомнили бы его надолго." Это, наконец, заставило Мэри улыбнуться. "Я даже не сомневаюсь в этом." Одна из ламп в столовой замерцала и погасла, заполнив комнату запахом масла и небольшим дымом. Мэри спросила: "Неужели уже так поздно?"
"Половина одиннадцатого," - ответил Ли, взглянув на свои карманные часы.
"Да, уже поздно," - заявила она. - "Поможешь мне подняться наверх?"
"Конечно. Сейчас, только решу проблему с освещением." Он открыл ящик серванта и взял свечу, которую он поджег от лампы, которая еще горела. Он поднялся в спальню, где зажег еще две, а затем снова быстро спустился вниз. В доме царила тишина - его дочери и Джулия уже отправились спать. Колеса коляски Мэри загрохотали по половицам, когда он поднимал ее по лестнице. Опираясь на перила а главным образом на него, она добралась, наконец, до второго этажа. Он повел ее в спальню. Она села на кровать и он подал ей сорочку. "Да, спасибо," - сказала она. Он помог ей избавиться от одежды, туго стягивающей талию, которую она носила в течение дня. Благодаря многолетней практике, он справлялся с ее одеждой так же легко, как и со своей собственной. "Спасибо," - еще раз сказала она ему. "Я буду скучать по твоим ласкам когда ты уедешь."
"Точно будешь?" - спросил он. В этот момент его рука случайно задела на ее левую грудь. Это не было намерением разжечь ее страсть; годы и трудные времена взращивания голодных младенцев сказались на нем. Но тело его жены по-прежнему привлекало его. Их долгие разлуки превращали каждую встречу в новый медовый месяц. Его голос сам по себе вдруг стал хриплым. "Ты не будешь возражать, если я задую свечи?"
Она, конечно же, поняла его; после тридцати трех лет брака она всегда понимала его. "Ну, если тебе не помешает моя ночная рубашка в такой темноте," - ответила она.