Оружие Победы

В середине января ночью в окно постучали. Света у нас не было, я вышла на крыльцо и спросила: „Кто там?“ Это была наша мамочка. Мы ее не сразу и узнали… Лицо черное, обмороженное. Была она у нас высокая, полная, а тут худая, почти старуха.

Когда им объявили, что работы закончены, они тут же отправились домой, а это сотня километров по морозу.

Потом уже, в мирное время, я часто спрашивала маму о той работе, но она твердила только одно: „Дай, Господь, забыть мне об этих окопах“».

Лидия Григорьевна Мухина (Мышляева) (с. Костянка, Шатковский район).

Огонь по врагу должны были вести 1116 дотов и дзотов.

«Я никогда не забуду ночь с 4 на 5 ноября 1941 года. К нам на квартиру бригадиров прибежало сразу несколько человек: „Пойдемте, посмотрите, как Горький горит!“

Мы выбежали на улицу и увидели страшную картину. Небо в направлении Горького все было малиновым. Видны были лучи прожекторов, которые выхватывали из темноты летящие самолеты.

Кто-то сказал, что это бомбят автозавод. Мы долго стояли в оцепенении. Хоть мы и строили рубеж обороны, но, судя по карте, война от нас была далеко, и не верилось, что она придет к нам. Над ближними полями волна за волной шли к Горькому немецкие бомбардировщики. Наш учитель Петр Иванович Кайстинен был эвакуирован из Петрозаводска. Он говорил, что немецкие бомбардировщики ему уже приходилось видеть и слышать.

А утром 5 ноября произошло ЧП. Когда бригадиры и руководители стройки после короткого совещания вышли на работу, то на трассе оборонительного рубежа… никого не обнаружили. Земля, как будто снегом, была покрыта белыми листовками. Подняв несколько из них, мы прочитали: „Если вы завтра придете рыть окопы, мы вас разбомбим!“

Сказался еще ужас вечернего зрелища. Учителя испугались и, забрав учеников, разошлись по домам.

Что делать? Представитель райкома партии Константин Сергеевич Мишин спокойно сказал: „Паниковать не будем. О ЧП уже, наверное, известно в райкоме партии. А сейчас соберите листовки и сожгите их“. Так мы и сделали.

К вечеру из Большого Мурашкина прибыл начальник районного отдела НКВД. На ходу он отдал распоряжение явиться всем бригадирам в штаб. Заходить полагалось по одному.

В коридоре все мужчины-бригадиры стали тихо упрашивать меня идти к начальнику первой. Вы, мол, женщина, директор школы и вам ничего не будет, да и начальник станет помягче.

Что делать, может они и правы. Стараясь быть спокойной, вошла… Я до сих пор не могу забыть это.

— Зд-рав-ст-вуй! Зд-рав-ст-вуй! Где ученики?

Он слушал меня не перебивая, глядя в упор. Потом приказал: „Даю вам 48 часов, чтобы вернуть учеников. Не вернете, я вас расстреляю“. И он достал из ящика стола наган…

Я на ватных ногах пошла к двери, стараясь не упасть. Бригадиры обступили меня. Успела им сказать, чтобы они обещали людей на рубеж вернуть.

7 ноября работы возобновились».

Зоя Ивановна Петрова (Сабанова) (р.п. Большое Мурашкино).

Дороги перегораживались металлическими «ежами», которые для маскировки присыпались снегом.

«Шли молча. На душе у каждого было муторно. Мы знали, что положение на фронте скверное. Занимая и разоряя наши города и села, враг все ближе и ближе подбирался к Москве.

— Витюша, ты грамотный. Среднюю школу нынче закончил. Скажи, победят нас фашисты? — спросил меня, нарушив общее молчание, дядя Федор Сальников, пожилой мужчина, входивший в бригаду вместе со своими сыновьями Евстафием и Николаем.

— Ни за что и никогда, — горячо ответил я. — До русской земли много охотников было. И всех их победили. И немецких рыцарей, и шведов, и поляков, Наполеона непобедимого. И фашистов то же самое ждет. Будет на нашей улице праздник.

— Да-то Бог, — вздохнул дядя Федор.

В деревне, куда мы пришли, нас расквартировали. Хозяйка принесла нам со двора охапку соломы, расстелила ее на полу, накрыла какой-то дерюгой, произнесла с горечью:

— Больше ничего нет. Простите, что плохо принимаю.

— Ничего, не бары, — ответили ей. — Спасибо и на этом. Земельку покидаем, заснем и так. Лишь бы тепло было.

Утром чуть свет, наскоро перекусив, отправились на работу. Шагать пришлось километра три. Подойдя к месту, с крутого склона увидели: повсюду, насколько хватает глаз, работают землекопы. Наша бригада тут же включилась в работу. Земля промерзла на большую глубину. Мерзлый грунт даже пилой пилили.

Без праздников, без выходных, на жестоком морозе люди отдавали работе все силы. На квартиры возвращались еле волоча ноги. Горячее ели только утром и вечером. Обед заменял замерзший в кармане в ледышку кусок ржаного хлеба. Он не оттаивал даже у костра — верх подгорал, а внутри оставался лед.

Когда узнали о разгроме немцев под Москвой, общему ликованию не было предела.

— Ну вот, дядя Федор, — торжествующе сказал я, — начинается праздник на нашей улице.

Дядя Федор рукавицей вытер слезы.

Но до общей радости и праздника было еще далеко. В первых числах января на трассу пришли повестки. Впереди у меня еще была целая война…»