Оружие победы

Люки закрыли, машина тронулась. Нас беспокоило, как Муравьев справится с непривычной для него работой. Но танк шел и довольно успешно решал тактические задачи. Судя по всему, экипаж справлялся. И вот программа выполнена, весь боезапас расстрелян. Танк вернулся на исходную позицию, открылись люки. Первым из башни ловко и быстро выскочил возбужденный Огурцов. На его лице было написано живейшее удовольствие и полное удовлетворение. За ним показался Петр Федорович. Он отдаленно не напоминал того, кто всего полчаса назад так стремительно нырнул в боевое отделение. И тени прежней улыбки не было на его лице. Под правым глазом красовался огромный синяк, лицо покрывал налет гари, на подбородке кровоточила глубокая ссадина. Кровь от ссадин была и на руках, которые Петр Федорович пытался сунуть в карманы. Он молчал, силился даже улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Медицинский персонал полигона быстро привел его в порядок. Позже, со слов Петра Федоровича, мы составили себе представление о том, что происходило внутри танка во время этих последних стрельб.

Огурцов поставил перед собой задачу в кратчайший срок поразить всем боекомплектом максимум целей при стрельбе с ходу и с коротких остановок танка. До этого, ни Муравьеву, ни другим конструкторам не приходилось задумываться над боеукладкой В частности, в какой последовательности нужно расходовать снаряды, расположенные в разных местах боевого отделения. И эта-то непродуманность конструктивного решения не замедлила выявиться

Заряжание первых четырех патронов, как рассказывал Муравьев, прошло хорошо. Огурцов подавал команды, конструктору - на заряжание, водителю танка о направлении и скорости движения. После каждого выстрела он похваливал экипаж и пушку, эффективно поражавшую цели. Пятый патрон был помещен в неудобном месте, Муравьев замешкался, извлекая его, и тотчас услышал:

- Давай-давай, горе-конструктор!

Муравьев хотел было оскорбиться этой фамильярностью, но не было времени: нужно было заряжать. Один за другим подавал он снаряды в камору прожорливого своего детища. С каждым разом доставать новый патрон становилось все труднее. Петр Федорович медлил с заряжанием, это раздражало Огурцова. Он то и дело покрикивал:

- Давай-давай, горе-конструктор!

- И прибавлял при этом некоторые другие выражения,- счел нужным добавить Муравьев.

Зная характер Николая Семеновича Огурцова, я легко представил, какого рода выражения употреблял в пылу стрельбы этот лихой артиллерист. В то же время нетрудно было представить, как реагировал на азартные покрикивания Огурцова Петр Федорович, за годы работы в нашем КБ забывший о том, что такое окрик. Но у него и секунды не оставалось на то, чтобы огрызнуться. Когда мешок гильзоулавливателя наполнился, он отстегнул его и бросил в сторону, подальше от затвора орудия. Стрельба продолжалась без гильзоулавливателя, стреляные гильзы со звоном падали на пол, загромождали боевое отделение Танк на неровной местности качало из стороны в сторону, конструктора-заряжающего било то о пушку, то о выступы башни головой, ребрами и спиной; хорошо, хоть танковый шлем не забыл надеть. А тут еще угарный газ, выползавший из стреляных гильз и из канала ствола!

Петр Федорович признался, что в какой-то момент у него появилось страстное желание, чтобы отказала эта чертова пушка: получить бы хоть минутную передышку,- но орудие работало безотказно.

К счастью, Огурцов наконец заметил состояние, в котором находился его помощник, открыл люки танка и помог Муравьеву убрать стреляные гильзы,- это облегчило доступ к последним патронам.

Заключительные пять выстрелов были сделаны в очень высоком темпе и доставили Огурцову наивысшее наслаждение. Он одобрительно похлопал конструктора по плечу и прокричал, перекрывая рев танкового мотора:

- Все же вы с Грабиным молодцы, хорошую пушку сделали! А что до недостатков - так ты их и сам видишь!

Эта оценка орудия примирила деликатнейшего Муравьева с лихим военным инженером. В дальнейшем Огурцов и Муравьев поддерживали тесный деловой контакт и дружеские отношения в процессе создания новых танковых пушек. А это "боевое крещение" Муравьева оказалось весьма полезным: впредь в нашем КБ уделялось особое внимание условиям обслуживания орудий.

Войсковые испытания подошли к концу. Но тут выяснилось, что канал ствола пушки сильно поврежден, так как нагрузка намного превысила все нормы. Полигон в своем заключении записал: "Для окончательного решения о пригодности 76-миллиметровой танковой пушки Ф-32 заводу-изготовителю подать на полигон для испытаний новую трубу (ствол)". Завод прислал новую трубу. После дополнительной проверки полигон дал высокую оценку нашей пушке и рекомендовал ее для принятия на вооружение.

Этой работой наше КБ как бы защитило диплом еще по одной специальности конструктора танкового вооружения. Не меньшее удовлетворение, чем мы, испытывал и Соркин. Тотчас после окончания испытаний Горохов начал добиваться в АБТУ, чтобы в танки поставили наши Ф-32, а не пушки Кировского завода.