Оружие победы

Чтобы не терять времени, Мигунов предложил станины опытного образца нарастить, а для четырех пушек, предназначенных для испытаний на полигоне ГАУ, изготовить новые, удлиненные станины Но прежде чем наращивать станины на опытном образце, нужно было провести еще одну напряженную стрельбу и обкатку (возку) по тяжелым дорогам, чтобы выявить скрытые дефекты.

Форсирование первых испытаний УСВ вызывалось состоянием моего здоровья, которое все ухудшалось и ухудшалось. Дошло до того, что я уже не мог ни писать, ни читать. Давно пора было ложиться в больницу, но я очень хотел своими глазами увидеть работу механизма отжима гильзы, тормоза отката и подрессоривания в процессе обкатки. Остальные агрегаты не внушали опасений.

Испытания опытного образца стрельбой в напряженном режиме и с большими углами возвышения, что создавало максимальные нагрузки на механизмы орудия, не выявили серьезных дефектов, В начале стрельбы произошла небольшая заминка с заряжением. Привыкнув к заряжению броском, заряжающий и на этой пушке пытался работать так же. Но патрон каждый раз отскакивал — его отталкивали лапки выбрасывателя. И только когда заряжающему еще раз показали, что нужно досылать патрон в камору УСВ, дело пошло на лад.

Вечером в опытном цехе пушку разобрали, проверили, подрегулировали длину отката и увеличили давление в накатнике. На другой день были назначены испытания возкой.

Рано утром пушку прицепили к грузовой машине ЗИС-5 и выехали на трассу. Испытание возкой решили провести на дороге, вымощенной торцевой шашкой. Для транспорта на конной тяге это удобная дорога, но грузовые машины предпочитали ездить по обочине, а не по торцам, местами глубоко просевшими от времени. Это была не дорога, а сплошные ухабы — для испытания пушки возкой лучше и не придумаешь.

Подъехав к дороге, остановились, сняли хоботовую часть орудия с крюка машины, проверили пушку. Шоферу ЗИС-5 дали указание держать скорость в пределе 25–30 километров в час. Он наотрез отказался — пришлось приказать. Тронулся наш транспорт. Часть конструкторов, среди которых был и Яков Белов, автор механизма подрессоривания, ехала в кузове грузовика, я сопровождал пушку в легковом автомобиле. Едва скорость движения достигла 30 километров в час, как пушку начало бросать из стороны в сторону, от одного кювета к другому. Она шла то на одном колесе, то на другом, подпрыгивала высоко в воздух. Она вела себя, как необъезженный конь, впервые попавший под седло. У меня даже появилось опасение: не придется ли после такой езды посылать людей на дорогу и собирать детали нашей пушки? Торцевая шашка тянулась километров 30, но вскоре я решил остановить транспорт и дать людям передохнуть. Остановились, осмотрели пушку. Все в порядке. Это нас порадовало. Вновь тронулись, прошли до конца участка. Когда машина вышла на асфальт, все облегченно вздохнули. Но недолго мы ехали по асфальту, да и не нужна была эта езда. По хорошей дороге пушка может пройти сколько угодно километров при максимальной скорости грузовой машины. Кстати сказать, на УСВ мы поставили не специальные артиллерийские колеса, а стандартные автомобильные, от ЗИС-5, в дополнительной проверке они не нуждались.

Еще одна остановка и проверка — все в порядке с пушкой, а у нашего грузовика беда: сломалась рессора. Значит, механизм подрессоривания нашей пушки надежнее, чем у автомобиля.

Со стороны я подробно рассмотрел, как идет пушка по ухабам, а теперь решил сам испробовать подрессоривание. Это было мое старое правило: при первых испытаниях орудия возкой обязательно прокатиться на лафете километра полтора два. Когда я объявил о своем решении, все в один голос запротестовали, а шофер заявил, что машину он не поведет, так как уверен, что я свалюсь и меня задавит своя же пушка. С трудом удалось мне настоять на своем. Сел на лафет, машина тронулась. Вначале шли по асфальту. Чувствовалось, как хорошо работают рессоры пушки. Затем выехали на торцевую мостовую. Трудно рассказать, что это была за езда. Два километра, казалось мне, никогда не кончатся. В какой-то момент рука моя сорвалась, и я только чудом удержался на лафете. Позже я с содроганием вспоминал эту поездку, в высшей степени безрассудную. Но в тот день отказаться от нее не смог. Болезнь моя (базедова) была в то время врачами мало изучена, пугала своей неопределенностью. Как знать, не станет ли наша УСВ последней пушкой, испытывать которую мне доведется? Вероятно, эта не до конца осознанная мысль и продиктовала мое решение прокатиться на лафете, хоть я и не отношусь к числу людей с повышенной мнительностью.