Оружие скальда

Ингитора кивнула. Хальт — Хромой. Наверное, это не имя, а только прозвище. А может, и имя, если он так родился. Родился? Непонятно почему, эта мысль показалась ей нелепой. Невозможно было представить Хальта новорожденным младенцем, ребенком, юношей… А сейчас он кто? Казалось, он так и появился на свет, как сидел сейчас перед ней. Прямо в этом сером плаще.

— Что ты задумалась? — прервал молчание Хальт. — Сочиняешь стихи получше?

— Может, ты сочинил бы лучше, если бы твой отец погиб от руки конунга, а ты не мог отомстить! — ответила Ингитора. Ей казалось, что Хромой смеется над ней и не понимает глубины ее горя. А он должен знать об этом, если знает ее. Весть о событиях в Льюнгвэлире облетела уже всю округу.

— Да, это мне нелегко представить! — Лицо Хальта приняло озадаченное выражение, как у дурачка-пастуха. Длинные белесые волосы упали ему на лицо и скрыли глаза. А Ингитора подумала, что так мог бы сказать человек, никогда не имевший ни отца, ни рода, ни племени.

— И если бы тебя насильно выдавали замуж ради мести! — со злорадством продолжала Ингитора, довольная, что сумела его озадачить.

— Ой! — Хальт обхватил себя за плечи, как будто на него пахнуло ледяным ветром. — Вот напасть! Неужели это делают с тобой?

Повернув лицо к Ингиторе, он вытаращил глаза. Глаза у него были светлые, серо-зеленые, и затягивали взгляд, как чародейная чаша. Ресницы у него были совсем белые, как лепестки подснежников, а брови густые и темные, очень красиво очерченные, длиной от переносья почти до висков. Странное лицо. Едва ли найдешь где другое такое.

— А что мне еще остается? — с горечью ответила Ингитора. Ей вдруг захотелось поговорить с ним о своем горе. Никто в усадьбе, кроме разве Асварда, не понял бы ее. Но Асвард ничем не может ей помочь. А Хальт? Ингитора сама дивилась своей уверенности — она не принадлежала к тем, кто легко принимает в друзья всех подряд, — но ей казалось, что Хальт сможет сказать ей много такого, чего ни она сама, ни другие люди в усадьбе не знают. — Была бы я мужчиной, я попробовала бы сама отомстить за отца, — продолжала она. — Конунгу отомстить не так-то легко, но я хотя бы попробовала бы…

— И погибла бы с честью! — с насмешливой важностью подхватил Хальт. — Слава Одину, нашелся доблестный воин, который взял на себя этот труд. Только я не знаю, на какое время он назначил поход. А уж до тех пор он постарается, чтобы род Скельвира оказался продолжен. Теперь в его честь сочиняют звонкие стихи. Вот такие, я слышал:

Скорее умрет, чем отступит,
страж перины драконьей
в вихре секирного тинга…

Не доведя даже стих до конца, Хальт прервал сам себя и добавил:

— Ну а до тех пор страж перины драконьей думает сделаться стражем перины хозяйской. Так?

Он хитро подмигнул Ингиторе, а она возмущенно вздохнула. Ей совсем не нравилось об этом думать. Зачем он ее дразнит? И откуда он знает стихи, которые сочинил Торкель Копыто? Ведь их он говорил в гриднице, а Хальта там не было. В одном Ингитора была уверена точно — никогда раньше она не встречала этого человека с неуловимым лицом. Может, рабы на пастбище рассказали? Только у кого из них хватило ума запомнить?

— Скажешь, это хорошие стихи? — спросила Ингитора. Ей хотелось, чтобы Хальт разбранил их — не потому, что стихи были плохи, а потому, что восхваляли Оттара. Когда она вспомнила о нем теперь, сидя рядом с Хальтом, Оттар показался ей просто отвратительным.

— Ужасные! — со страстью и неподдельным ужасом воскликнул Хальт и снова подмигнул ей.

Ингитора засмеялась. Тяжесть на ее сердце как-то незаметно прошла, словно не бывала, все беды вдруг показались ей неважными.

— Гораздо лучше было бы сказать так, — продолжал Хальт и, ни мгновения не думая, принялся нараспев важно провозглашать:

Бальдр трех мечей отважный
забрался ногами в ясли
и доблестно думает девой
в обмен на слова овладеть!
Вместо того, чтоб в сраженьи
отмстить за убитого хельда,
деве заплел косичку
смелый ясень… лоханки!

Ингитора расхохоталась от неожиданности и удовольствия. Эта история позапрошлой зимой надолго насмешила всю усадьбу. Проходя через кухню, Оттар не заметил лохани, стоявшей на полу, где одна из женщин замочила с золой грязные рубахи. Споткнувшись о лохань, Оттар потерял равновесие и не удержался на ногах. Весь Льюнгвэлир смеялся не меньше пяти дней. Если бы ратные заслуги Оттара были чуть поменьше, не миновать бы ему нового прозванья — Оттар Лохань. Или Оттар Голова-В-Золе. И Ингиторе было так весело оттого, что кто-то осмелился посмеяться над этим!

Смело нырнул в лоханку
славный Оттар-воитель,
без страха он принял с рубахой
бой средь золы и грязи!