Оружие уравняет всех

Вергельд хотел было взорваться, но вместо этого бессильно опустил плечи. Это в чадском поселке, расположенном в сорока километрах от центра префектуры Вадаи, помощник Вергельда не посмел бы побеспокоить шефа докладом о таком пустяке, как «дом зачищен». Здесь, в пригороде Тель-Авива, стоило соблюдать осторожность. Подтверждением тому служил все тот же Гвидон, не тронувшийся с места. Его выжидательная поза напоминала Вергельду о том, что они на минном поле: один неверный шаг в сторону, и на воздух взлетит вся команда. Точнее, ее часть. В Израиль приехали четыре человека, имеющие въездные визы в эту страну, хотя желающих ступить на Святую землю было предостаточно.

— Хорошо, Гвидон. Спасибо. Иди.

Громила беззвучно рассмеялся и понес широкую улыбку своим товарищам.

Если существовало на этом свете выражение нордический характер, то ему в противовес приводилось иное — южный темперамент. Гости из Африки были темпераментны, как истинные южане, и выдержанны, как жители севера. Они хладнокровно разделались с парой охранников; сейчас их трупы постепенно теряли температуру. К ним они присоединили кухарку и уже в последнюю очередь — сына хозяина дома, неподъемного борова под полтора центнера. Жиром заплыло не только его сердце, но и уши: он, кроме собственного храпа, ни черта не слышал. Когда же наконец проснулся и увидел склонившегося над ним Гвидона, по-бабьи взвизгнул и закрылся до подбородка одеялом. Гвидон расхохотался: «Да ты педик, мой друг!» Он выдернул подушку у него из-под головы и тут же накрыл ей лицо жертвы. Дальше продемонстрировал небывалую сноровку: он оказался на кровати быстрее, чем ковбой на быке. Его зад устроился на подушке и придавил ее с такой силой, что у жертвы лопнули губы. И только после этого начались настоящие скачки. Задыхающийся под Гвидоном человек понес, тщетно пытаясь сбросить с себя седока, и у того, по сравнению с быком или неоседланной дикой лошадью, было больше положенных восьми секунд: он мог продержаться и минуту. Молодой хозяин взбрыкивал ногами, пытался достать руками до лица наездника. Но зад его был слишком тяжел и послужил ему натуральным якорем. Он не сдавался долго — больше минуты, чем удивил Гвидона и его урезанную команду. «Весь в отца, — позже сделает вывод Гвидон. — Это же надо обладать такой тягой к жизни…»

— Кому ты передал эту бумагу? — Вергельду пришлось вырывать листок из рук Штайнера. — Можешь не отвечать. Такие документы имеют атрибуты бумеранга: всегда возвращаются. Меня больше интересует другой вопрос: что двигало тобой, когда ты писал на меня донос? Ты что, получил бессмертие?

— Что?

— Ты слышал. В твоем доносе много важных мелочей: донос без подробностей — не донос. — По тому, как акцентировал и часто произносил он позорное слово «донос», можно было судить о том, как крепко оно задело Вергельда. — Ты писал о частном самолете. Верно — я и в этот раз прилетел на нем. Со мной преданные мне люди, которых сегодня можно отнести к службе безопасности. К сожалению, я не смог подготовить вторую бригаду врачей…

— Что?

Вергельд продолжил:

— Ты вошел в раж. Ты забыл, что такое настоящая боль, страх перед смертью, которую ты назвал абсолютным концом. Любой человек в инвалидной коляске для тебя был «агентством недвижимости», и ты смеялся над этим. Когда ты заболел и единственным методом лечения стало экстракорпоральное очищение крови, ты начал отчаянно завидовать «колясочникам». Люди забывчивы. Они быстро забывают зло, но еще быстрее забывают добро. Я здесь не для того, чтобы наказать тебя. — Вергельд улыбнулся, увидев тень облегчения на лице восковой куклы, и продолжил: — Я приехал ради одной вещи: забрать то, что не принадлежит тебе. Не принадлежит уже восемь лет.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Я оставлю тебя таким, каким нашел восемь лет назад.

Штайнер не мог противиться неизбежному. Он не шелохнулся, как будто был крепко связан по рукам и ногам, пристегнут к креслу — как в самолете или машине. В этот миг на него обрушились все те забытые чувства, о которых говорил Вергельд.

— Нет… — умоляя Вергельда, он даже не приложил руку к груди. И не посмотрел на вошедших в комнату людей: все внимание приковано к одному человеку, который держал его жизнь в руках. Уже во второй раз.

Вергельд обошел кресло с сидящим в нем стариком и резко развернул его в обратную от окна сторону, чтобы Штайнер видел, как ведутся приготовления к операции. А начинались они весьма необычно: Вергельд сделал все, чтобы каждая деталь убивала его жертву. Он мог обойтись без ассистентов, но вместе с ним прилетели двое врачей. В Чаде они занимались селекционной работой: доноры должны были быть физически здоровыми, без структурной или функциональной почечной патологии. Помимо обычного обследования юным чернокожим донорам проводили сбор мочи, тесты на вирус Эпштейна-Барр, ВИЧ, венерические заболевания, гепатит В и С. Через их руки прошли сотни пациентов, кто-то стал донором, а потом и трупом, кому-то не повезло — и он остался жив.