Как можно предположить, дисциплина в правление Дингаана была уже не той, что при Чаке. Более поздний деспот, Сетевайо, восстановил ее в той мере, на какую был способен, и рассорился с англичанами, которые тогда были основной силой в Африке.
Война началась с катастрофы, когда британский командующий на виду у врага разделил свои силы и покинул укрепленный лагерь. Командир на поле боя отклонил совет южноафриканцев образовать из фургонов обоза защитный круг. В результате лагерь под Исандлхваной (22 января 1879 года) был взят штурмом силами 10 000 зулусов. Почти все европейцы (806 человек) и около 500 дружественных туземцев были убиты. Прямо с места победы несколько отрядов зулусов направились к Исандлхване, чтобы напасть на небольшой контингент британцев у Рорке-Дрифт. Британцы численностью примерно восемьдесят человек плюс триста больных и раненых в госпитале выдержали беспримерную битву. Будучи непрерывно атакуемы, с полудня до заката, они удерживали свои позиции, часть которых представляла собой баррикаду из ящиков печенья. Шесть раз они отбивали подошедшего едва ли не на дистанцию удара штыком неприятеля – и утром он отступил, оставив 350 человек убитыми.
Получив известия о катастрофе под Исандлхваной, Лондон, следуя обычной британской практике, в конце концов направил соответствующие силы, и кампания завершилась, подобно войне в Судане, когда волна за волной храбрые воины, атакующие британские каре, были уничтожены плотным ружейным огнем. Лишившись военной организации, зулусы вернулись к более мирным занятиям, вроде скотоводства. Но память о стройных рядах полуобнаженных воинов с черной кожей во главе со своими вождями, об овальных щитах, обтянутых воловьей кожей, и о сверкающих широких копейных наконечниках продолжает жить на страницах книг таких писателей, как Райдер Хаггард и Бертрам Милфорд, донесших до нас эхо боевого клича, стук копий о щиты и мерную поступь тысяч ног.
Из тишины фермы где-нибудь в пенсильванской глубинке и с временной дистанции во много десятилетий довольно просто следить за взлетами и падениями воинственных племен и рас, оставивших короткий, но кровавый след в истории. Минувшие годы придают прошлому налет очарования, хотя и нет сомнения в том, что многие кровожадные негодяи вполне заслужили свою судьбу, а их смерть от копья или пули лишь принесла пользу цивилизации. Но дервиши и зулусы, апачи и кайова (эти великолепные воины равнин, получившие признание «лучшей в мире легкой кавалерии»), туареги и берберы, арабы и пуштуны – все они оставили свой след в анналах военной истории. Возможно, это просто ностальгия, но не похоже на то, что нынешние их потомки смогут сравниться с туземными армиями былых времен, шедшими на смерть под многоцветными знаменами.
СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ
Военная история Соединенных Штатов в гораздо большей мере, чем история любой другой страны, демонстрирует громадную разницу между регулярным солдатом и солдатом-гражданином – то есть между профессионалом и дилетантом. Первые годы молодой республики снова и снова обнажали пороки, крывшиеся в милиционной системе. Но все же она была неотъемлемой частью военной концепции этой новой нации. Концепция эта основывалась на абсолютно неверной предпосылке, что оборона страны может и должна быть передана в руки ответственных граждан. Когда наступит необходимость, мыслили ее апологеты, то каждый ответственный гражданин с готовностью оставит свою ферму, кузницу или контору и поспешит прибыть на место сбора, чтобы быть ведомым в бой против врага. Вести же его будут достойные и ответственные джентльмены, которые, после одержанной победы, снова тихо отправятся на заслуженный отдых. Таков был этот благородный (да к тому же еще и экономичный) план, прекрасно укладывавшийся в образ идеалистического мышления тогдашней прекраснодушной интеллигенции.
Однако у него был один серьезнейший недостаток – даже беглого взгляда в историю было бы достаточно, чтобы понять: обученные солдаты не появляются мгновенно, подобно Афине, в полном вооружении, из головы Зевса (или из головы кого-то другого). Они рождаются медленно и с мучительными усилиями на учебных плацах, под крики и проклятия, а в былые времена – и под ударами трости сержанта-муштровщика. Но такое недоброе обращение просто-напросто не подходит для свободных людей, особенно для тех, кому этот, еще непрочный, статус внове и поэтому вдвойне желанен.
Свободные люди выбирают своих представителей, которые, вполне понятно, заботятся о чаяниях своих избирателей. И таким образом мы вступаем в стародавний лобовой конфликт между правами и претензиями потенциального воина и желанием со стороны власти обратить его исключительно в дисциплинированного и послушного члена отобранной группы преданных людей. Со времен солдатских комиссий 1776 года и до комитета Дулиттла[18]
1946 года конфликт этот продолжал обостряться, и он по-прежнему столь же актуален, как и неразрешим, в наши дни, как и во времена Вашингтона.