Оружие Возмездия

Последний салага знал, что это не шизофрения, а просто лежит перед Майоровым бумажка с двумя колонками слогов, которые он произвольно соединяет. Тем не менее, мы с Кудиновым опасливо переглянулись и синхронно, не сговариваясь, покрутили у виска пальцами.

Чертыхаясь, я побрел к кодировщику. До штаба было от силы метров триста, но если мотаться всю ночь туда-сюда… Помню, нужно было мне взбежать на третий этаж, взять у полкана некий документ, спуститься, преодолеть двухметровый бетонный забор, отдать документ начальнику штаба, узнать, что документ не тот… Когда с пятого раза полкан все-таки нашел правильную бумажку, я на заборе так и остался сидеть. А на следующий день ехали мимо танки, очень забавные, почти неразличимые под кучами матрасов, палаток и другого тактически значимого барахла. Один танк легонько занесло, и пятьдесят метров забора — как корова языком. Прямо назавтра! Вот обидно, да?

Вернувшись, я увидел дежурного за пультом. Кудинов нервно курил. Мы просидели еще пару часов как на иголках, объясняя друг другу, что оперативный больше не позвонит. В три я разбудил сменщика и лег. Придя утром, первым делом спросил — ну, как? "Да никак. Кудинов не спал ни фига и мне не дал" — "А Майоров сигналил?" — "Какой Майоров?"

Кудинов, болезненно опухший и с синяками под глазами, так провел утреннее построение, что бригада на зарядку не убежала, а сбежала — только пятки сверкали. Даже те, кто обычно прятался досыпать по каптеркам и канцеляриям, сочли за лучшее умотать от казармы подальше.

— Совсем не отдыхали, товарищ майор? — спросил я.

— Совсем, — процедил Кудинов, глядя в сторону и нещадно жуя сигарету.

Потом неожиданно рассмеялся и сказал:

— Запугал он меня, гад. Непаша попела!

ГЛАВА 15.

Есть такая народная мудрость: "Любой человек может написать хотя бы одну книгу". Как типичная народная мудрость, она вам льстит, замалчивая окончание фразы: "Книгу о себе и для себя".

Я писал "Оружие Возмездия" не для себя, конечно. Начиналось все с элементарного желания развлечь народ смешными историями. Выложил кусок в интернет, получил отклик, написал еще кусок… Увидел: есть смысл работать дальше. И тут оказалось, что получится книга именно "о себе, любимом". Ее просто нельзя сделать иначе. Либо в центре повествования будет автор, со своим личным опытом, либо книга скатится до уровня "сборника армейских баек". Достоверность — вот главное. Или я зуб даю, что "так оно и было", или проект "Оружие Возмездия" теряет смысл.

Разумеется, поверили мне не все. Когда первые главы появились в интернете, среди радостных откликов в Живом Журнале прозвучали и скептические голоса. Мол спасибо, очень весело, хотим еще, но автор местами явно преувеличивает, сгущает краски и привирает. Хотя что с него взять, он за столько лет наверняка многое забыл.

Во-первых, не забыл. В книгу вошла едва половина того, что автор мог бы рассказать о ББМ и Мулинской учебке. Но "Оружие Возмездия" с самого начала делалось как мемуарная проза: если тут чего написано, значит, автор в этом безобразии участвовал лично. Сам все испортил, сломал и развалил, с дуба рухнул и ломом подпоясался. В крайнем случае, прибежал на шум и успел проверить рассказы очевидцев "по горячим следам". Поэтому здесь нет пресловутых "армейских баек". Например, хоть я и упомнаю, что наши пушкари дважды пытались взорваться на собственном снаряде, но как именно — молчок. Уж больно дикая история.

Во-вторых, у автора есть справочный материал. Это мои письма из армии. Не все они одинаково информативны, но почерпнуть отуда удалось многое. Некоторые письма оказались просто кладом — иногда, под настроение, я дотошно фиксировал события одного своего обычного дня. Много глав построено на таких письмах — например, "Музыкальная пауза", "Сто дней до приказа", "Дембель становится ближе".

В-третьих, кое-что подсказали друзья по ББМ — мы до сих пор на контакте.

И наконец, есть особый случай. В феврале 1989 года ББМ на полигоне, что называется, "оторвалась по полной программе". Но мне отчего-то запал в память один день, ничем не примечательный. Совершенно типичный. Может, этим он меня и заинтересовал. И через неделю, когда мы вернулись в Белую Церковь, я взялся тот день описывать — в несколько приемов, на ночных дежурствах. Получился рассказ. Действие его занимает около четырех часов, персонажи списаны с натуры точь-в-точь. Для журналиста двадцати лет от роду, не делавшего раньше художественной прозы, рассказ даже неплох.

Ценность его в том, что все так и было. События, реплики, даже внутренний монолог главного героя мне удалось передать очень точно. Строго говоря, вышла документальная запись, журналистский материал. Но сам метод подачи текста позволяет все-таки называть это — рассказом.