Поезд въехал на мост через Буг. Ганс вышел из купе и взглянул в окно, тут же пожалев о необдуманном поступке. Ибо по проходу двигался высокий мужчина в форме оберлейтенанта и, вместо того, чтобы любоваться видом пришлось вытянуться в струнку и приветствовать старшего по званию. Вяло вскинув руку в ответном салюте, тот зашагал дальше а Ганс вновь уткнулся носом в стекло. Этого края не коснулась война и вокруг раскинулась поистине пасторальная картина. Маленькие чистые домики, зелёные луга. Покрытые лесом склоны гор, на которых то и дело попадались небольшие города и самые настоящие, старинные замки.
Разумеется, дикой стране далеко до уютного и милого сердцу Фатерлянда. Но, по крайней мере, это не обезображенная войной и изрытая снарядами Россия. Умник Шнальке, чьи заслуги перед Рейхом оказались не так велики, и потому, в отличие от Ганса сразу после госпиталя отбывшего обратно в часть, рассказывал, что местность, расположенная в глубине Карпатских гор, на стыке Молдавии, Трансильвании и Буковины населена четырьмя народами: саксонцами на севере, валахами — на юге, мадьярами — на западе. На востоке же и северо-востоке живут секлеры.
Но, какая Гансу разница? Солдат отправляется туда, куда приказывают. Великий Фюрер умеет ценить доблесть и верность. И каждого ждёт достойная награда. Конечно, будь его воля, он бы предпочёл железный крест. Или повышение в звании. Чтобы, вернувшись в роту после ранения утереть нос ефрейтору Лебке.
Ни о какой мести, безусловно, не идёт и речи. Но, чёрт возьми, было бы приятно, увидеть как вытянется лошадиная физиономия, когда Ганс отдаст команду заняться санитарной обработкой нужников. То есть, попросту засыпать отхожие места известью. Бесспорно, воин вермахта обязан с честью выполнить любое поручение. Ведь распоряжение вышестоящего камрада — не что иное, как воля самого Фюрера. Но, почему-то Ганс был уверен, что главный ариец не станет вникать в такие тонкости: кого нынче послали "на сортиры", рядового Ганса Шварцкопфа или Ефрейтора Лебке.
Но, чего нет — того нет. Да и кто сказал, что две недели в санатории — это плохо? Рука и в самом деле, ещё побаливает. А боец не способный как следует держать оружие — прямая угроза существованию Третьего Рейха!
Название станции, как всегда, вылетело из головы. Дьявол бы побрал этих румын, хоть и союзники! К счастью, проводник, постучал в дверь купе и, вернув предписание, напомнил:
— Берховицы, герр.
Сухо, как и подобает настоящему военному, кивнув, Ганс спрятал документы в нагрудный карман и, подхватив поклажу, выбрался в тамбур. Кроме него на платформу спустились капрал в форме пехотинца и капитан с нашивками командира танка. Левая рука унтер-офицера была на перевязи. В правой он держал чемодан — точную копию Гансова. Танкист тяжело опирался на палочку и младший по званию тут же подался вперёд.
— Разрешите помочь, господин капитан?
Тот, улыбнувшись одними губами, благосклонно кивнул, и рядовой мысленно похвалил себя за сообразительность. Впрочем, услуга оказалась чисто символической, так как навстречу спешил носильщик, а следом печатал шаг патруль. Аусвайсы у всех троих были в порядке и вскоре гости сидели в довольно обшарпанной, но крепкой на вид бричке.
Возница легонько хлопнул лейцей по крупу гнедой кобылы, и та неспешно зацокала по булыжной мостовой, поднимаясь к стоявшей на вершине холма усадьбе.
— Отто Иммельман. — Представился капрал.
— Ганс.
— Фон Грофф. — Слегка высокомерно назвался офицер и, отвернувшись, уставился в другую сторону.
Хотя, может, это просто почудилось? Три года в армии научили Ганса не обращать внимания на такие мелочи. Позволили ехать вместе — и то хлеб.
Комната — кто бы сомневался! — досталась одна на двоих с Отто. Как выяснилось, тот оказался неплохим парнем и, разложив вещи, тут же сообщил:
— Говорят, здесь есть публичный дом!
И, пригладив волосы перед зеркалом, умчался на разведку.
Решив, что там, где проводят время высокие чины лучше полагаться на чужой опыт, и само собой, учиться на ошибках ближнего, Ганс предпочёл мудро переждать.
Посещение женщины положено солдату раз в неделю. А, поскольку он три дня назад имел свидание с медсестрой из госпиталя, то здраво рассудил, что не к спеху.
Вместо этого просто отправился прогуляться. Кто не был на фронте, не знает, какое это счастье: не торопясь пройтись. Не опасаясь шальной пули, внезапно начавшегося артобстрела, бомбёжки или столкновения с неулыбчивой военной полицией. В общем, вечерний променад для моциона — штука на войне такая же недостижимая, как…
Тут воображение отказало. Ибо пределом грёз рядового Шварцкопфа были пару лычек на погоны да расплывчатый образ поместья где-нибудь на Украине. Естественно, с розовощёкой фрау, кучей отпрысков и десятком крепких — кровь с молоком — и, в прямом смысле любящих хозяина работниц.