Оружие Возмездия

Он же меня сам не пустил на огневую и посадил к себе старшим радиотелефонистом. И все, чем мы стреляли, летало теперь над моей головой. Сначала ты слышишь «бух». Потом секунд двадцать молишься всем богам. Потом высоко в небе раздается свист. Ура, ура, можно ничего не бояться. Пусть теперь боятся списанные бэтээры без колес, служащие нам мишенями. Когда фугаска падает рядом, бэтээры летят кувырком. А воронка остается – пару трейлеров похоронить.

И зачем нас угораздило полюбить самоходную артиллерию?! Какого черта мы стоически перенесли «злую дедовщину»? Для чего сделали из разваленного дивизиона боеспособное подразделение с красным вымпелом победителя соцсоревнования? Видимо, только для себя. Чтобы от скуки с ума не сойти.

Я стоял перед заходящимся в крике Минотавром и думал: что он знает о нас? Что может сделать с нами? И, главное, что может нам сказать? Ничего. Ничего. Ничего. Каждый из нас, двадцатилетних оболтусов, лучше Минотавра управлял людьми и тверже держался кодекса чести. Настоящих командиров в дивизионе было четверо: мы, три сержанта, и эксцентричный отморозок капитан Каверин, перед училищем отслуживший срочную. Вот кого дивизион любил и охотно слушался.

Ведь строевой офицер, друзья мои, это, извините за пафос, не звезды на погонах, а достоинство, воля, чувство юмора и умение прощать. Это сложная и вредная профессия, не каждому по плечу.

Минотавр обрушивал на наши головы потоки угроз. Накатила тоска. Еще месяцы и месяцы, бесконечные месяцы этого кошмара впереди. Трудно быть под началом того, кому не доверяешь. Главное, во внеслужебное время Минотавр преображался, становился вменяемым и приятным в общении человеком. Фу. Воевать с ним было милое дело. Дружить, как я потом узнаю, тоже. А вот тянуть лямку изо дня в день – утомительно.

Отплевавшись, Минотавр разогнал нас работать. Мое задание звучало так: найди людей, найди топор, найди пилу, и чтобы к вечеру были дрова.

Я забрался на развесистую полевую сосну, росшую посреди лагеря, достал губную гармошку и заиграл «Ах, мой милый Августин».

Мимо топали ребята – в оружейку за атомной бомбой. Остановились послушать. Подошел начальник штаба. Он то ли уже забыл, что я негодяй, то ли понял, что без караула бригаде только лучше. В общем, настроение у него было мирное.

– Как дела, Олег? – спросил НШ.

– Замечательно, товарищ подполковник.

– А что это ты там делаешь?

– Дрова рублю.

– Хм…

– Майор К. послал меня рубить дрова. Приказал найти людей, найти пилу, найти топор…

– Понятно, – НШ оглянулся на ребят. – Ну-ка, дуйте отсюда.

Ребята дунули.

– И как ты думаешь жить дальше, Олег? – поинтересовался НШ.

– Наверное еще немного тут посижу, а потом соберусь с духом, все-таки пойду найду людей, одолжу в четвертом дивизионе пилу, украду топор…

– А топор где воровать собираешься?

– В штабе. Его под вашим кунгом[1] прячут. Я потом на место положу, конечно. Не впервой.

– Молодец, – похвалил НШ. – Ладно, отдыхай.

И ушел.

Я не стал искать людей и воровать топор. Я нашел Тхя. Мы пошли на болото и принялись там руками-ногами валить и ломать сухостой, вымещая на нем накопившуюся злобу. «Ко мне все пристают, – жаловался Тхя, одним ударом перерубая толстый ствол, – думают, если я кореец, то должен непременно знать какое-нибудь тэквондо. Я раньше пытался возражать, а потом плюнул, и теперь говорю просто: да, знаю. А когда спрашивают, в какой школе работаю, отвечаю сурово, со значением – в Школе Молодого Тигра!».

Горело сухое дерево великолепно. А сквозь ветхий одинарный брезентовый полог, который мы где-то добыли для палатки, были видны звезды.

В степи матерился бухой замполит.

Назавтра минометные экипажи возились с атомной бомбой, а мы бездельничали на НП. Валялись на броне и смотрели, как двое связистов из батареи управления бегают в противогазах вокруг своей машины.

После обеда меня, как шибко грамотного, включили в комиссию по учету остатков и списанию негодного продовольствия. Тем более, я в этом году разворачивал полевую кухню, да так лихо, что бригада впервые за всю свою историю получила горячий завтрак уже на следующее утро. Жертв, как обычно, не было, только я наглотался солярки, заправляя плиту, а начальник штаба чуть не слопал пулю от АК, которая оказалась у него в каше.

Обнаружили три вздутых банки тушенки. «Просто выкинуть нельзя, – сказал майор Кудинов, возглавлявший комиссию, – вдруг какой-нибудь чурка найдет и сожрет. Пойди эти банки поруби». Мне дали топор, я пристроился у колоды возле кухни и две банки покромсал благополучно. Ну не было у меня опыта обращения с протухшей тушенкой!

Третья банка вздулась основательно. Я тюкнул по ней топором. Раздался громкий хлопок. Проходившие мимо солдаты бросились врассыпную. Отвратительно пахнущее розовое мясо образовало купол гарантированного поражения радиусом около трех метров. Максимальный разлет ошметков оценили потом метров в десять. А в эпицентре взрыва стоял ваш покорный слуга – с топором в вытянутой руке.