Ос

Андрюхин анекдот натолкнул меня на размышления. Из-за сочетания персонажей дети-осы, я вспомнил, как в далёком детстве однажды вступил в простое человеческое общение с «большими полосатыми мухами». В возрасте четырёх лет, в компании самых лучших друзей задумал я пообщаться с семейством неодомашненных ос, которые устроили себе гнездо на территории нашего детского садика. Во время одной из прогулок на свежем воздухе мы обнаружили пару бетонных плит, брошенных строителями на произвол судьбы, и вросших в землю под воздействием оного произвола. Наше внимание сфокусировалось на небольшом облаке забавных созданий, которые толклись над входом в норку, уходящую под старую строительную конструкцию. Поскольку раньше такого явления природы нам наблюдать не приходилось, мы приняли опрометчивое решение исследовать его основные свойства. В качестве инструмента исследования, а заодно и средства общения с забавными козявками, мы подобрали несколько деревянных дубин и попробовали постучаться во входную дверь подземного осиного штабика. Поскольку нас было много, и мы были очень дружные ребята, стучать начали все одновременно. Осы оказались негостеприимными и весьма превратно истолковали появление незваных гостей. Из-под плиты выскочил нормальный такой рой и предложил перемахнуться толпа-на-толпу. Мы попытались отбиться от них дубинами.

Кто-нибудь пробовал сражаться дубиной против разъярённой осы? Я пробовал. Дубина у меня была хорошая и крепкая, однако бой мне пришлось проиграть, несмотря на явное превосходство в весовой категории. Я видел, как на меня спикировало полосатое чудовище. Мне почти удалось засандалить ему дубиной по башке, однако в последнюю миллисекунду чудовище облетело моё орудие и шмякнулось своей толстой полосатой задницей прямо под мой левый глаз. Я выпустил дубину и припечатал гадину к своему лицу.

— Ну так, дык так, — подумала оса и напустила своего яду именно в то место, к которому я её придавил.

На мои неистовые завывания сбежались воспиталки со всей детсадовской площадки. За ними прибежал завхоз Антоныч и поварихи с кухни. Антоныч подхватил меня на руки, поварихи вылили в осиную норку ведро кипятку и густо посыпали окрестности хлорной известью. На этом тесное общение с природой было мною было закончено, не столько из-за вонизма хлорки, сколько из-за вердикта, который поставили в местной амбулатории: — «Ещё один укус любого ядовитого насекомого и будет ребёночку задница».

В тот раз задница ребёночку всё-таки настала, почти в прямом смысле этого изысканного слова. Она фактически воплотилась там, где в прежние годы наблюдалось лицо. Осиный яд угодил ровно в глазной нерв, из-за него меня раздуло, как новогодний шарик. Раздутие зародилось в области головы, затем поползло вниз по организму. Когда оно доползло до того места, из которого произрастали ноги, фельдшерица попыталась снять с меня детские трусики. Подёргала их, подёргала, затем просто разрезала ножницами прямо на распухшем теле. Она уже присматривалась, как бы поаккуратней пробить мне трахею, чтобы дать кислороду доступ внутрь лёгких, если отёк квинке будет прогрессировать, однако, дырявить меня не пришлось по какой-то невероятной причине. В тот раз я просто чудом отбрыкался от летального исхода, но приобрёл жуткую аллергию на укусы насекомых. Медицинские работники утверждают, что ихние яды из наших организмов не выводятся, они там накапливаются. Не знаю, так это или нет, но мне было чётко объявлено, что каждый укус ядовитого насекомого может сделаться для меня последней грустной историей в моей весёлой жизни.

— Не жалей о прошлом, ведь прошлое не жалело тебя, — философски подумал я, но не стал смеяться на Зубе Дракона над Андрюхиным анекдотом. И ещё подумал с горечью: — Ничего бы не было, если бы не было всего этого. Вся проблема существования нашего мира в том, что он существует.

На высоте 2921, от рассвета до заката по нам стреляли душманские крупнокалиберные пулемёты. На пост по ночам периодически пытались проникнуть вражеские диверсанты с человеконенавистническими намерениями. Мы пеклись на летнем афганском солнце без кислорода, мучились от нехватки воды, нам регулярно приходилось шагать по противопехотным минам. А теперь, вдобавок ко всему, навалилась неумолимая стихия волосатыми щупальцами длинноногих коричневых ос. С грустью и тоской наблюдал я за укротительскими способностями Сани Манчинского, и пытался представить, что будет, если афганская оса не поймёт слова «киш», произнесённого на русском языке. Что будет, если одна из этих наглых полосатых тварей тяпнет меня, и я раздуюсь, как шарик? Ну, допустим, трусы на мне пацаны порвать сумеют, чтобы ими меня не разрезало надвое. А кто будет пробивать трахею? Сам я вряд ли справлюсь с этой задачей, но ни Орлу, ни Манчинскому не доверю эту процедуру в условиях горной войны, из опасений, что они подойдут к этому делу по-серьёзному. Скорей всего, зарежут меня, и «не дрогнет рука молодого хирурга», как поётся в известной песне.