Читаем Осада Ченстохова полностью

Ибо хотя повреждения в монастыре были большие, а утомление гарнизона немалое, хотя число ядер, выпущенных по крепости, доходило до трехсот с чем-то штук, все же утреннее богослужение, добрый пример начальства, усердие приора вливали бодрость в сердца. Шведы после дневных трудов уже собирались на отдых, а в монастыре было не до сна. Надо было заделать трещины стен, подготовиться на завтра и бодрствовать.

Пан Петр Чарнецкий был веселее и одушевленнее всех: ходил, поспевал всюду, шутил, с улыбкой отдавал приказания, учил целиться из орудий, командовал, обнимал солдат, ободрял их, услаждал им труд добрым словом и личным участием. Каждый раз, когда монастырские ядра врывались в шеренги шведов, Чарнецкий награждал стрелявших рукоплесканиями, подпрыгивал и радовался, как ребенок, разглагольствуя по адресу неприятеля, точно его могли слышать.

Уже смеркалось, когда Немчина-Хальмер пришел к нему, опираясь на палку.

— Я знаю, — сказал он таинственно, — только не говорите, от кого это слышали, что завтра начнут громить с запада. Вальтер разболтал им, что стены там послабее и не выдержат; подготовьтесь с той стороны.

— Христос охраняет малых сих! — воскликнул Чарнецкий. — Откуда такая преданность делу? Да не врешь ли ты, немчик мой милый?

— Завтра увидите и убедитесь.

Пан Петр покачал головой, а немец подошел к нему и показал пальцем на шведское становище.

— Видите, — сказал он, — как шведы греются у палаток, костры разложили поудобнее… нельзя ли, эдак, ударить на огонь из орудий, немножко их потревожить?

— Вот молодчина! — воскликнул пан Петр. — Вот будет музыка! Славное споем мы им "доброй ночи"! Айда советник!

И с юношеским пылом Чарнецкий взялся за пушки, стал направлять их вместе с немцем, и когда шведы меньше всего ожидали, выстрел со стен разогнал их от костров и нарушил отдых.

После первого же выстрела Кордецкий взбежал на стену.

— Что это, пан Чарнецкий?

— А ничего, преподобный отец, пустая забава. Шведы потешаются над нами, вот и надо было им показать, что с нами нельзя воевать по-детски. Где же это видно, чтобы неприятель в виду крепостных орудий разводил костры? Греются совсем по-домашнему, надо же было преподать им немножко «mores».[35] Пусть мерзнут, если покушаются на Матерь Божию.

— Но, пане Петр, ведь ночь, и нам также не мешало бы поотдохнуть.

— А вы разве отдыхаете? — спросил Чарнецкий. — Ведь нет, не так ли? Вот и мы, следуя примеру отца настоятеля, не ляжем в эту ночь. Дела у нас довольно.

— Какого дела?

— Да вот, Хальмер докладывает, что, по словам Вахлера, завтра будет обстрел с запада… надо укрепить западные стены.

— Если так, то, значит, вам нужны руки, следовательно, и меня забирайте, — охотно отозвался Кордецкий, — мне только бы не пропустить полунощное бдение, а во всем остальном я к вашим услугам.

— Ваше дело молиться и направлять нас; наша обязанность исполнять приказания, — возразил пан Петр, — будьте покойны, только дайте людей.

— Не помешает, если и я буду с вами, — сказал Кордецкий, — согрею вас словом, споем вместе благочестивую песнь…

— Ой, Боже сохрани! Не то шведы выследят нас, а это было бы лишнее… Молча! Ша! И каждый за дело!

— Ну, так помолимся молча…

— Да, часочек, Провидению Божию.

Так они разговаривали, а пушки не раз принимались греметь вдоль линии стен, пока замерзшие шведы не погасили огни у палаток и не сошли ниже в долину.

<p>XVII</p>

Как шведы сосредоточивают огонь на западной стене крепости, и как защитники ночью ее укрепляют

В шведском лагере истекший день был полон дива для Миллера, ежечасно все более проникавшегося убеждением, что какая-то сила, которую он называл чарами, помогает монахам. Его люди, хотя не смели говорить о том громко, твердо верили в ченстоховское колдовство. Поляки неустанно твердили им о святости, а те, не веря в наши святыни, приписывали Божье могущество дьяволу. Давно уже мысль эта засела в головах осаждающих, пригнетала их дух и заразила всех, включительно до вновь прибывших пушкарей и пехоты. Шведы укреплялись в своих ложных понятиях постоянными неудачами, выпадавшими на их долю, несмотря на все усилия и численное превосходство. Было что-то положительно необъяснимое в удачном отпоре со стороны малой крепости, с недостаточным гарнизоном, притом в борьбе с таким войском, орудиями и полководцем. Мортиры и кулеврины, целый день огромными ядрами громившие стены монастыря и укрепления, немного принесли им вреда, и Миллеру пришлось уже подсчитывать, на много ли дней такой пальбы хватит у него пороха.

Пришлось послать за ним в самый Краков. Кроме потерь в людях, в офицерском составе, храбро бросавшемся под стены для возбуждения отваги солдат, потерь, которые уже сами по себе кое-что значили, немалым ударом был взрыв воза с порохом, по обстоятельствам весьма драгоценным для шведов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза