Осада Монтобана

Настоящий характер незаконнорождённого брата Рене де Нанкрея возвысился как тополь после урагана. И душа эта, враждебная всякому насилию, возвратилась к своему бесстрастию. Он подумал, что Господь, вдруг поразив его руки бессилием, лично запрещал ему мщение, и что было неслыханной жестокостью налагать эту свирепую обязанность на невинное существо. Это значило бы осудить её жить только для ненависти, подвергать её женскую жизнь всем опасностям, которые обыкновенно достаются только мужчинам, и навлечь на её голову низкое возмездие. А Норбер любил Валентину ещё нежнее, чем своего сына Мориса. Он взял её на руки и прижал к сердцу.

— Нет, — сказал он торжественно, — вспоминай об этом двойном убийстве только для того, чтобы помнить, что одному Богу принадлежит наказание. Пойдём, бедная сирота! Теперь я один остался у тебя на свете!

Он понёс её к замку. Едва взошёл он на крыльцо, как услыхал отдалённый шум. Но то не был шум битвы — она уже кончилась: католики ретировались и сняли осаду Монтобана, бросив лагерь и потеряв более восьми тысяч человек! Управитель пошёл с Валентиной в комнату сына, в то время как шум становился всё сильнее. Норбер посмотрел в окно, солдаты в белых шарфах спешили к замку. Он угадал, зачем они шли, и поспешил одеть Мориса. Взяв детей на руки, он поспешно вышел из замка через чёрный ход, меж тем как перед фасадом раздавались крики.

— На виселицу изменника! Сожжём его замок!.. — кричала неистовая толпа.

Это был последний батальон арьергарда королевских войск. Наводнение помешало победоносным протестантам преследовать этот батальон, и люди спешили привести в исполнение то, что считали «высоким правосудием».

Когда королевские солдаты бегом присоединились к корпусу армии, они тащили за собой труп, а замок Нанкрей истребляло пламя.

При свете этого пожара бедный Норбер явился к корборьесским воротам, чтобы укрыться в Монтобане с племянницей и сыном. Сгибаясь под тяжестью двойной ноши, он с трудом пробрался по грязной долине, то вязнул в рытвинах, то спотыкался о трупы, а иногда об умирающих, ещё хрипевших! Он не подозревал об обвинении в измене, которым протестанты заклеймили кавалера Рене.

Подъёмный мост был опущен. Маркиз де ла Форс, обратив в бегство осаждающих, из хвастовства приказал отворить все монтобанские ворота, чтобы продемонстрировать освобождение крепости и бросить вызов роялистам, так что Норбер, Морис и Валентина могли войти в город без всякого препятствия, только караульные посты мельком осмотрели их.

Ночь была холодная и тёмная. Дойдя до площади, где совершались казни — он знал тут одного трактирщика — Норбер, держа за руки детей, очутился в густой толпе возле позорного столба. Стрелки с факелами в руках окружали платформу, на которой палач в красной одежде читал приговор.

Вот что услыхал Норбер:

«Кавалер Рене де Нанкрей, ренегат и изменник, виновный своим тайным союзом с папистами против праведного дела реформы; виновный против чести по своему неудавшемуся покушению предать этот город врагам своей веры с помощью гнусной засады, объявляется навсегда подлецом и злодеем. Всякий верный кальвинист обязан его выдать, если встретит, нашему высокому правосудию, которое отправит его на виселицу, или убить, если он будет сопротивляться.

Его родственники и наследники будут изгнаны, если явятся, из всех протестантских домов как запятнанные его позором.

Целый день этот приговор будет читаться каждый час палачом у позорного столба, потом будет прибит его помощником к виселице.

Монтобанский губернатор

Маркиз де ла Форс».

После этого чтения толпа заревела:

— Смерть Рене де Нанкрею!

— Почему все эти люди зовут папу? — спросила Валентина, боязливо прижимаясь к Норберу.

Он не отвечал, но снова взял её на руки и, волоча за собой Мориса, вышел из города. Норбер решился искать убежища в Лагравере, наследственном имении Сабины, находившемся в шести лье от Монтобана, недалеко от местечка Коссад, которое держало сторону Людовика XIII и где, без сомнения, собрались королевские войска.

Норбер шёл целую ночь по избитой дороге, закутав Валентину в плащ, отогревая Мориса своим дыханием и почти постоянно неся на руках обоих.