Осада церкви Святого Спаса

Стоило игумену Григорию открыть окна, как началась борьба света и тьмы. Огонь, который развели внизу осаждавшие, произвел такой огромный мрак, что старейшина монастыря засомневался, наступил ли рассвет в этот день вообще где-нибудь. Первый мрак, тот самый, который вылез несколько дней назад, сейчас сгустился до твердости камня. Так бывает, а преподобному случалось видеть это раньше через окно, смотрящее вдаль, когда над какой-нибудь горой развязывается узел дольнего света. Бушуют пламенные реки, ад изрыгает свое огнедышащее смрадное содержимое, а потом раскаленная грязь успокаивается, начинает образовываться корка, а затем все отвердевает и превращается в черные скалы, где еще долго не может прорасти и тончайшая травинка жизни.

А внизу осаждавшие взобрались на уже отвердевшие таким же образом массивы тьмы, и теперь весь лагерь болгар и куманов оказался саженей на двадцать ближе к парящему над землей монастырю. Шишман сам обходил все горящие заячьим пометом костры, наклонялся над ними, чтобы лично, своей смолистой тенью подпитать пламя. С земли поднималось бесчисленное множество крутящихся вихрей, заглатывавших все, что попадалось им на пути. Те из них, что были слабее, сорвали с дубов зеленую листву, обломали тонкие ветки у сосен, разрушили пчелиные ульи, раскрошили большую часть комьев земли, похитили с веревки одежду и мокрого места не оставили от случайно залетевших птиц. Более сильные смогли с корнем вырвать парящие в высоте деревья, повалить ельник, окончательно превратить речку с дождевой водой в мутную борозду, покрыть копотью пурпурные стены и свинцовую крышу Спасова дома, подрыть основание трапезной, унести часть окружавшей верхний двор стены с несколькими кельями, утопить в ничто смотровые и слуховые окошки странноприимного дома…

Появившееся из-за холма ярко-красное солнце немного рассеяло поднимавшийся снизу сумрак. Через только что открытое окно монахи бросали в темноту горящие лампадные фитили. Кузнец Радак вытряхнул вниз искры, давно припасенные в мехах. Они прожгли два-три тьмистых облака и, обессилев, угасли. В окне была видна только ночь, а в ночи – безнадежно заблудившийся пчелиный рой.

– Сюда, Цвета, Тихосава и ты, Малена! – кричал кто-то из тьмы.

– Летите, летите, Грозда, Радана и Любуша! – ходил по кругу медовник и восковник Жичи.

– Скорей сюда, милые мои, не пропасть бы вам в гиблом месте! Собирайтесь все на южном клиросе в церкви Святого Вознесения! Летите сюда, Дружана, Лейка, Миляна, Косара… – подзывал отец Паисий по имени каждую пчелу.

Кто-то неосторожно нагнулся и попал лицом во мрак. Когда его, схватив за ноги, кое-как вытащили, оказалось, что он совершенно обезображен – ни одной человеческой черты на лице не осталось. Тщетно травник Иоаникий прикладывал к нему листья подорожника из своих запасов. Пострадавший громко стонал от сильной боли.

На другом конце верхнего монастырского двора, не выдержав, рухнула дверь, ведущая в кладовые, придавив насмерть хранителя подвалов, прожорливые сони и черные мушки дождались своего часа, набросились на монастырские запасы и растащили все, вплоть до последнего зернышка и крошки.

У женщин все руки были в ожогах от того, что они пряли язычки пламени свечей. На ладонях старой Градины образовались язвы, превратившиеся в незаживающие раны.

Посыпались и другие беды, каждая следующая хуже предыдущей, отдельные судьбы сливались в общий хоровод несчастий. Савина катехумения до самого потолка наполнилась злыми вестями:

– У некоторых началось помрачение рассудка!

– Отче, храму не хватает света!

– Тени умножаются, их стало вдвое больше, чем нас, защитников монастыря!

– Эконом просил передать, день едва перевалил за полдень, а мы уже сожгли треть оставшихся лучин!

– Пение становится все более жидким!

– Повесть почти пересохла!

– Преподобный, преподобный, Жича наша угасает!

II

Сожгли и вторую треть лучин, есть ли душа у того, кто взял на себя чужие жизни

С трудом прокладывая себе дорогу среди всего этого, в катехумению вошли два стратора, молодых монаха, которые в монастыре смотрели за мулами. Игумен уже было решил, что сейчас они сообщат ему о гибели всех еще остававшихся живыми животных, и еще больше сгорбился, чтобы принять на свои плечи и этот груз. Но страторы пришли просить разрешения отправиться к ближайшим склонам Столовых гор, где, за пределами круга тьмы, в это время наверняка в изобилии уродились солнечные лучи.

– Мы выведем отсюда детей, а обратно в Жичу доставим несколько переметных сумок, набитых светом! Тропа по комкам земли, может быть, еще не совсем развалилась. И она доведет нас до вершины холма, где мы в прошлом году собирали полуденный зной, – бодро закончили монахи.

– Вижу, дети мои, отвага у вас есть, но моя сила недостаточна, – отвечал отец Григорий. – Боюсь, что и воздушные дорога могут быть несовершенны. Принять на себя еще и груз чужих жизней? Да к тому же детских! Кто на такое решится, у того просто души нет!

Но монахи были упорны:

– Отпусти нас, преподобный, благослови, даже если ничего не выйдет, то хоть будет о чем рассказывать!