Осада церкви Святого Спаса

На этот раз первая угроза Смилеца всего в половине пяди от головы отца Григория ударилась о мрамор и скользнула по нему, уйдя далеко в сторону от задуманного.

Вторая его стрела изменила направление и вонзилась высоко в стену трапезной, так, чтобы каждый в осажденном монастыре мог ее увидеть.

А третья, пролетев в окно кухни, пробила дыру прямо в большой глиняной посудине, единственном в монастыре сосуде, где хранился запас воды.

Когда монахи опомнились и принялись горстями подхватывать клубки текучих нитей, вся поверхность распустилась, и показалось пустое донышко.

Тут кто-то вспомнил о Градине, самой лучшей пряхе в десятке ближайших сел вдоль Ибара. Но женщины нашли приют в самой дальней от монашеских келий постройке, так что пока старицу привели, переправляя с комка на комок земли, было уже поздно пытаться что-нибудь исправить. Даже она, умевшая свить в нить девичий взгляд, чтобы помочь заарканить жениха, даже она, у которой было такое красивое имя, не смогла спрясть из разлитого хоть какой-нибудь струйки, чтобы напоить младенцев в колыбелях и рассказать тем, кто уже почувствовал жажду, пусть это и неправда, что в монастыре еще осталось немного воды…

II

Механик

У князя видинского Шишмана была тьма-тьмущая воинов и еще тьма разных мастеров и умельцев. Были здесь уже известные собиратели заячьего помета, лопоухие шпионы, которые слышат на большом расстоянии, советники-поддакиватели, обычные льстецы, оружейники, умевшие заточить клинок до никакой толщины, предсказатели судеб, которые якобы разбираются в расположении сфер, опавшей листвы и пор на коже, следопыты, что распознают следы столетней давности, целители, которые по цвету, запаху и вкусу мочи устанавливают, что именно в людях портится или, наоборот, становится лучше. Были здесь и наложницы, которые ощущают движение тепла в телах своих любовников и всегда умеют его встретить и соответствующими взглядами, касаниями волос, губ или ресниц направить куда надо. Были здесь и скопцы, которые вечно молодыми голосами умели обмыть лица, подмышки, грудь и бедра так, что человек чувствовал себя отмытым от всех прошлых лет. И, конечно же, особое место на службе у властителя болгар Шишмана принадлежало механику Арифу, сарацину, который знал наизусть меры всего света.

– Анладумни? Ведь не думаешь же ты, что разница между длиной пальца в Кадисе и тем пальцем, который используется в Мессине, незначительна и ею можно пренебречь? – начинал иногда Ариф разговор с тем, в чьих глазах замечал достаточно свободного места. – Нет! Это лишь видимость, дорогой мой ясновидец! Чистое заблуждение! То же самое утверждать, что небо повсюду одинаковой ширины. Во всем мире не найти двух совпадающих мер. Все различается, хотя бы на маленькую разницу, даже тогда, когда отражается в новехоньком зеркале, только что лишенном для этого девственности. Под ногтем пальца, которым пользуются в Кадисе, найдется немного ветра, песчинка морской соли, икринка сирены и обломок жабры той рыбы, которая добралась до края всех вод. Под ногтем пальца, который используют в Мессине, часто нет совсем ничего, в этом городе принято перед тем, как что-то мерить, как следует почистить под ногтем специальной пилкой, чтобы устранить, возможно, случайно попавший туда яд. Разница большая, а говоря точнее, ровно в тридцать раз. То есть именно настолько кордовский палец шире сицилианского. Так что имей в виду, покупаешь полотно для паруса в Кадисе, достаточно взять тысячу мерных пальцев. Но у мессинских купцов для судна с такой же осадкой требуй в тридцать раз больше, под маленькими парусами выходить в море нет смысла, да и трудно будет пройти через летний пролив. Существование хотя бы двух одинаковых сущностей есть обман. О! При таком обилии мнимого с хоть какой-то уверенностью можно положиться лишь на собственные чувства!

Так утверждал механик видинского князя Шишмана. И так же он и поступал. Один раз только ради упражнения потребовал, чтобы колонна болгар и куманов перешла такую реку, как Дунай. И никаких приготовлений! Единственное, что он приказал за ночь до переправы всем ее участникам, – чтобы каждый видел в мешок из козьей шкуры сон о том, как он умеет плавать, причем чем более щедрым будет сон, тем лучше, и видеть его надо до тех пор, пока мешок не набрякнет.

– Точно известно, что только хороший сон может быть истинным противовесом телесному и всякому другому весу человека! Приблизительно двадцать ок людской яви равно одному-единственному драму сна! – в нескольких словах объяснил он соотношение, на котором основывается древняя тайна существования.

И действительно, на следующий день все, кто привязал себя к козьим пузырям, проплыли через волны Дуная, туда и обратно, не хлебнув ни капли воды. Пострадал лишь один, тот, который на середине реки возгордился и выпустил мешок, решив, видимо, что и вправду научился плавать.