Осада церкви Святого Спаса

Во второй половине дня, пока преподаватели и студенты обменивались впечатлениями, Богдан дремал. Он не открыл глаз и тогда, когда трое охотников без стука вломились в их коттедж. На поясе у каждого висело по десятку отяжелевших от дроби перепелов. Кое-где среди их перьев все еще сохранились комочки запаха земли. Краешки застывших глаз все еще слезились свежей голубизной неба. В судорожно сжатых клювах крылось по крошечной соломинке фраз, произнесенных на террасе резиденции, по одному географическому названию – Сараево, Баня-Лука, Поле, Мостар, Уна, Брчко, Гламоч, Брод, Биелина…

– Что это значит? – встал старый профессор, и трудно было понять, имеет ли он в виду очевидное нарушение сезонности охоты или такое беспардонное появление незнакомцев в доме.

– Сядьте! – услышали они безапелляционный ответ одного из охотников. – Прошу каждого из вас по очереди, не моргая, посмотреть мне в глаза.

А после того как они испытующе заглянули каждому в лицо, внимательно всмотрелись в зрачки и в деталях ознакомились со всем, что профессора и студенты видели в течение этого дня, Богдану было предложено без лишних слов следовать за ними.

II

Тот, кто замуровывал окна

В камере при всем желании нельзя было сделать более нескольких шагов вдоль и немного меньше, чем несколько, поперек.

Соседом Богдана по камере был человек с умными руками и тощим взглядом. Несмотря на эту, вторую, особенность, имя его было более чем изобильно – Видосав.

– Потому что я, еще учеником, очень много смотрел, – представляясь, добавил он вместо фамилии объяснение этого несоответствия. – Такое у меня было ремесло, что зрение исхудало. Следователь предлагал мне сделку. Тем не менее я отказался сменить несоразмерное мне теперь имя.

– Что, какая-то особенная профессия? – спросил Богдан, ему показалось, что Видосав хочет угостить его богатым разговором. – Какой-нибудь наблюдатель? Может, тебе приходилось смотреть на что-то мрачное? Или же ты пристально всматривался в самые мелкие междустрочья в газетах?

– А ты, парень? – Ответа не последовало. – Говоришь, что попал сюда потому, что что-то случайно заметил? Я уже много лет не слышал ничего столь наивного!

– Разве приговор на шесть месяцев – это мало?! – обиженно ответил Богдан.

– Нет. Но не следовало бы тебе понапрасну тратить время и столь же долго оставаться в заблуждении. Ты, парень, не преступал Закона. Единственный существующий закон – это Закон природы, и ты поступил правильно, в точном соответствии с ним. Осужден же ты потому, что нарушил людские правила! Просто так смотреть нельзя! Это или неприлично, или, как кто-нибудь скажет, примитивно, но в любом случае очень опасно для Государства. Будь счастлив, что ты не все увидел. В таком случае застрял бы здесь не меньше, чем на год.

– О, теперь я понимаю, ты умел видеть подоплеку вещей, оттого и потерял зрение, да, Видосав? – Богдан снова вернулся к своему любопытству.

– Никакой поэзии. Никаких преувеличений. Я был обычным строителем, – неожиданно сдержанно ответил этот человек, который гнил в заключении уже пять лет. Видимо, в этот момент коварная тюремная влага напала на него в области речи, а может, Видосав смутился перед неожиданно открывшейся возможностью выговориться.

– Ты клал стены?! – Богдан не давал разговору уйти в сторону.

– Что-то вроде того. Скорее, закладывал. А теперь, прости, я должен дальше смотреть на потолок. В противном случае, то есть, если я не поддержу его взглядом, он может упасть мне на голову, – пробормотал Видосав и решительно замолчал.

– Ну, раз так… – Богдану некуда было деваться, и он невольно занялся тем же.

Это продолжалось и все следующие дни. Оба заключенных лишь сухо кивали друг другу или обменивались приветствием. Старший, по шею укрытый огромной бессонницей, главным образом смотрел в одну точку. Когда бессонница становилась невыносимой, он вставал и окунал в стакан с водой отвес, который со всеми предосторожностями прятал в подушке от тюремщиков. Таким способом он готовил напиток и называл его холодным чаем для журчания в горле. Потом, в постели, он самому себе напевал грустную песню, видимо, колыбельную, чтобы хоть ненадолго уснуть. А стоило ему проснуться, он с новой силой принимался поддерживать потолок собственным взглядом. Младшего, как и всех молодых, опасность падения потолка особо не беспокоила. В основном он спал и видел пространные сны, ему хотелось с толком использовать эти шесть месяцев и помочь закончить строительство дома, который в его сне возводили над белым камнем-фундаментом три приемных отца. От предлагаемого чая он всегда отказывался с подчеркнутой учтивостью и скрытым опасением.

Решетка на окне была такой густой, что в узкую камеру едва-едва могло пробраться мягкое утро. Крупные дни полностью оставались снаружи. Только ночам удавалось войти целиком. Однако из-за трудностей с выходом наружу они здесь задерживались на гораздо более длительный срок, чем во внешнем мире.

III

Соломинка света в штукатурке