– А ты глубоко? Есть там что-то? Говори сразу, чтобы потом чего-нибудь не забыть! – спрашивали наперебой другие предсказатели, готовые тут же толковать увиденное.
– Так. Вижу пузырьки, корни трав, между камнями выпученные глаза покрытых наростами жаб, потом песок, водяной мох… – отвечал тот.
– Ты что?! Какие еще пузырьки и жабы?! Как там насчет судьбы? Видно ее где-нибудь? – недоумевали собравшиеся возле колодца.
– Нет, пока ее нет! Но водоворот затягивает мое зрение все глубже, вода крутится все быстрее, просто головокружительно, держите меня за ноги, чтобы я весь не потонул!
Склонившегося над колодцем ухватили за ступни, обхватили за ноги в коленях, схватили за пояс, а две руки подхватили его под мышками. И в самом деле, стало слышно, как вода в колодце бурлит, бешено ревет, кое-кто даже пожалел, что они взбаламутили то место, где кроются судьбы.
– Человеческий глаз здесь еще никогда не бывал! – с трудом выдавил из себя глядящий.
– Что там такое? Расскажи нам! Говори!
– Вот где один монах бросил в колодец пучок травы! А другой две серебряные монеты! Вот где наш государь поместил отражение своего лика, чтобы охранять воду! А здесь одна неосторожная птица пять осеней назад потеряла свое отражение! Трещина в облицовке вцепилась ей в правое крыло! Вот каким был день десять лет назад! И где однажды увяз небесный Возничий! Возчики голыми руками вытаскивали звезды из грязи! Вот вижу улыбающиеся лица землекопов, когда пробилась первая струя воды!
– Да это все ил прошлого! Есть ли что из будущего? Видишь ли ты вообще судьбу?
– Водоворот становится все уже! Времена смешиваются! Проносятся водяные волшебницы! Чтобы это увидеть, стоило заглянуть так глубоко! Хотел бы пересказать все, но у меня слов нет, чтобы выразить всю эту красоту! Вот сейчас вижу, как мы осаждаем недостижимый, парящий в воздухе монастырь! День и ночь! Ночь и день! И столько их, что не могу пересчитать, только что ночь у нас все длиннее, все крупнее, а у монахов день словно куда-то высыпается, укорачивается, уменьшается! Вижу, как два войска движутся братьям на помощь! Одно то и дело останавливается, другое спешит вперед, и оба добираются в один и тот же час, но напрасно! Вижу слепого старца, одетого в окровавленный горностаевый мех, он, как обезумевший, скачет верхом через огромный город, охваченный пламенем! А небо над городом разодрано на куски и навсегда испачкано чадом пожара! Вижу, как кто-то мелкий пишет строчку за строчкой белым пером! Рука его словно не имеет веса, буквы словно высыпаются на бумагу одна за другой! Вижу, да, вижу, как один, неизвестный, сидит в тюрьме, а второй показывает ему, как открывать окна в стенах! Вижу, как этот первый, тот, что помоложе, все проверяет отвесом, потому что хочет узнать то, что существует на самом деле! Вижу, вижу…
– Повтори! Последнее мы не расслышали!
– Вижу…
– Громче! Не понимаем!
– Вроде бы себя самого вижу! Только каким-то раздувшимся, белым…
– Может, это ты после попойки?! – пошутил кто-то.
– Вижу, где я в воде захлебнулся! – вскрикнул предсказатель. Те, что держали его, оцепенели от ужаса, их руки разжались, он свалился в колодец и утонул.
Другие толкователи снов молча отскочили назад. Остался лишь один, он нерешительно подошел к колодцу и осторожно заглянул в него. Внутри все еще крутился, засасываемый водоворотом ужасающий крик несчастного, но вода уже начала успокаиваться, и на ее поверхность возвращался прежний отблеск солнца. Заглянувший в колодец пожал плечами:
– Нет его! Надо же, а он так хорошо видел!
Такими событиями была наполнена первая половина пятнадцатого дня. Под монастырем все кипело от жадного стремления добраться до церкви и наконец-то покончить с осадой. Неожиданно среди этого злого дня проснулся цикавац, сонно приоткрыл глаза, лениво выпустил когти, встряхнул крыльями. Глядя на этого бездельника, куманский вождь Алтай вспомнил, как ловко племена кочевников ловят дожденосные облака посреди плоской степи, где нет ни малейшей возвышенности. Берут воробья и просто-напросто привязывают к его лапке нитку, а потом отпускают в небо. Когда птица добирается до облака, когда она, такая маленькая, совсем теряется в его утробе, снизу начинают осторожно тянуть за нитку и тянут до тех пор, пока не приземлят воробья вместе с его добычей. После этого с облака счищают серую оболочку и оставшуюся белую массу разрубают на крупные сочные ломти, а птицу берегут до следующего раза.
Алтан решил попытаться сделать нечто похожее. Он взял длинную веревку, привязал к одному ее концу железный крюк, проскрежетал что-то ни птице, ни призраку, цикавац встрепенулся и взвился к Жиче, унося в клюве эту большую удочку. И стоило ему зацепить ее за мраморную раму окна нынешнего, вблизь глядящего, как он тут же камнем упал вниз и снова погрузился в дрему. Но этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы перед защитниками монастыря возникла новая опасность – началось перетягивание веревки.