Осака

Поскольку три стены в японском доме раскрывались, интерьер такого жилища не мог остаться таким, как в доме со стационарной организацией. Родилось лаконичное, с одним-двумя предметами — на взгляд иностранца совершенно пустое — помещение. Предметы обихода, появляясь по мере надобности, обычно хранились в закрытых, как правило сливающихся со стеной, шкафах кура. В лаконичном, не загруженном предметами интерьере само пространство, ограниченное рядом отполированных бамбуковых стоек, огражденное светлыми сёдзи, пропускающими мягкий, нейтральный свет, приобретало эстетическую значимость.

При почти полном отсутствии предметов, украшающих дом, — лишь в токонома помещается древний свиток с живописью или каллиграфией либо ваза с цветами — интерьер не выглядел безжизненным. Наоборот, необычайная тщательность отделки потолка, стен, раздвижных перегородок — словом, сама повседневная утилитарность — казались украшением. Приглушенно светились вертикали бамбуковых стоек, подчеркивая, выявляя геометрическую ясность конструкции. Рисунок татами с темным краем обшивки перекликается с четкими деревянными плетениями сёдзи и фусума, приглушенных полупрозрачными бумажными экранами.

Пространство в японском интерьере гибко, динамично, отсутствие стационарных перегородок делает его «живым», дает возможность трансформировать во всех направлениях. В западной архитектуре пространственные отношения, имея обычно одну, горизонтальную направленность, обнаруживают явный недостаток модуляции или наличия свободного, незаполненного пространства. Раздвигая фусума, используя их как возможность промежуточного контролирования пространства, японец по своему усмотрению меняет интерьер. Помещение то делится на мелкие части, то расширяется, создавая единую наполненность всего дома мягким светом, просеянным сквозь полупрозрачные сёдзи, через низкие окна, расположенные на уровне пола и иногда поднимающиеся до самого верха.

Однако пространство в таком доме не обязательно всегда или расчленено, или представлено полным объемом. Нередко фусума только незначительно выдвигаются вперед, не достигая противоположной стены; это разнообразит объем, создавая необычное чередование «преград», и пространство словно течет, проходя причудливый ступенчатый путь с переходами от полузакрытых объемов к открытым и светлым. Поднятие пола в некоторых частях здания также придает интерьеру своеобразие — обычно сёин всегда располагается на несколько приподнятом, отделенном ступеньками от общей поверхности пола уровне. Человеку, сидящему на татами, при малейшем перемещении открывается разнообразная перспектива — пространство для него идет и вверх, и в стороны, расширяется диагонально, заходит за угол ширмы, предоставляя воображению дорисовывать картину полузакрытой части с неясными силуэтами немногочисленных предметов. Искусство намека, столь характерное для японской поэзии и для конструирования садов, активно использовалось также и в национальной строительной традиции. Все, что полускрыто, наполовину отгорожено плотным и в то же время светящимся экраном ширмы, обычно становится большим стимулятором эмоционального восприятия, чем то, что открыто, доступно глазу.

Той же задаче создания утонченного интерьера служила искусная игра света и тени. Большое значение свету всегда придавали как японские строители, так и строители всего мира. Однако надо признать, что японцы испытывали несомненную приязнь к такого рода освещению, которое создают сёдзи и фусума — квадраты плотной промасленной бумаги, пропускающей мягкий, рассеянный свет. Такое своеобразное, приглушенное освещение, поддержанное нейтральным цветом татами, — необычайно выигрышный фон, подчеркивающий чистоту форм и конфигурацию не заполненных предметами объемов, а также появляется возможность подчеркнуть нюансы временного или стационарного членения интерьера — очерчивать тень внутри тени и т. д.