Осажденная Одесса

— У нас тоже, — сказал Жуков. — Нужно признать, что перед войной мы не предусматривали оборону Одессы с суши и теперь в инженерном отношении совершенно не готовы. Вы ужинали сегодня? — неожиданно спросил он меня.

— Даже не обедал, — признался я.

— А я вас кормлю разговорами. Пойдемте поедим.

К ужину приехал комиссар Одесской военно-морской базы полковой комиссар С. И. Дитятковский. Мы встречались с ним в Военно-политической академии имени В. И. Ленина. В 1936 году, на год раньше меня, Дитятковский окончил академию с отличием. А в Одессу приехал почти вместе с Жуковым. Оба они были членами Одесского обкома партии, депутатами областного и городского Советов, а Жуков — и кандидатом в члены ЦК КП(б)У.

За ужином Дитятковский рассказал, что делалось в порту. Особенно оживился, когда говорил о возвращении из Вознесенска нескольких эшелонов с оборудованием. Дальше они продвинуться не могли: враг перерезал железную дорогу.

— Многие рабочие и их семьи, прибывшие в порт для эвакуации, — восторгался он, — узнав о том, что Одессу решено не сдавать, а защищать до последнего патрона, отказались эвакуироваться. Забрали свои вещи и ушли, несмотря на возражения руководителей эвакуации. Их отказ сбил пыл с других, и это помогло нам организовать посадку на корабли без особых происшествий.

После ужина начальник штаба, военком и я собрались у Жукова.

— А где же начальник политотдела Кондратюк? — поинтересовался я.

— Он что-то киснет последнее время, — нахмурился Жуков.

Я сообщил товарищам о цели моей поездки сюда. Подтвердил решимость Военного совета флота независимо от положения на сухопутном фронте сражаться за Одессу.

— Это не только приказ наркома, но и решение Ставки, — добавил я и рассказал о том, что ведется подготовка к созданию отряда кораблей Северо-западного района. В него намечено включить крейсер «Коминтерн», эсминцы «Шаумян» и «Незаможник», минный заградитель «Лукомский», дивизион канлодок в составе «Красного Аджаристана», «Красной Грузии», «Красной Абхазии» и «Красной Армении». В отряд войдут также 2-я бригада торпедных катеров, отряд сторожевых кораблей, дивизион тральщиков, болиндеры, несколько десятков шхун и другие малые корабли. Базирование отряда намечалось в Одессе и Очакове с подчинением его командованию Одесской военно-морской базы. Это обеспечит поддержку флангов сухопутных войск и оперативный режим в районе Одесской базы.

— Какая удивительно спокойная ночь! — заметил я при прощании.

Небо было безоблачным, крупные звезды чуть дрожали в вышине. Даже не верилось, что где-то рядом уже идет война.

— Эта тишина обманчива, — с грустью сказал Дитятковский. — В такую же ночь совсем недавно был совершен воздушный налет на город и порт.

В ту же ночь я узнал от Дитятковского об одном очень важном разговоре контр-адмирала Жукова с командующим Отдельной Приморской армией.

— Я ухожу со штабом и армией в Очаков, — сказал Софронов.

— А как же Одесса? — спросил Жуков.

— Одессу будете оборонять вы — моряки — и приданные вам части.

Жуков напомнил, что есть указания Военного совета Черноморского флота и наркома отстаивать Одессу до последней возможности.

— Мы не собираемся уходить из Одессы, — продолжал он. — Мы можем прикрыть ее с моря и поддержать огнем артиллерии и кораблей, но оборонять с суши не имеем сил.

— Я сообщил вам это для того, чтобы вы не рассчитывали на нас и готовились, — твердил Софронов.

А вскоре после этого разговора пришло решение Ставки об обороне Одессы с суши силами Отдельной Приморской армии.

Договорившись о поездке в части, расположенные на самых важных участках фронта, мы расстались далеко за полночь.

Перед выездом в район Аджалыкского лимана, где формировался 1-й морской полк, я встретился с работниками политотдела Симоновым, Лизуновым, Краевым, Потаповым, секретарем парткомиссии Дольниковым и редактором базовой газеты Шварцманом.

Меня интересовали настроение людей в частях и работа политотдела по подготовке Одессы к обороне. И я получил радостные сведения. Люди не унывали. В ряде частей по два раза в день заседала парткомиссия: в трудные для Родины минуты моряки хотели идти в бой коммунистами. Все без исключения с энтузиазмом встретили решение драться до конца.

— Оружие! Дайте нам оружие! Остальное — за нами, — вот что говорили в один голос все, с кем мне приходилось встречаться в Одессе.

Теперь, оглядываясь на путь, пройденный нашей армией за годы войны, вспоминая дни победных боев на территории врага, когда одновременно работали тысячи орудийных стволов под прикрытием нашей замечательной авиации, я с горечью вспоминаю одну встречу, происшедшую по дороге в Аджалык. Несколько моряков первого полка остановили нашу машину. От них отделился политрук и, увидев наши знаки различия, немного смутился.

— В чем дело? — спросил Дитятковский, выходя из машины.

Я тоже вышел и увидел, что товарищи поддерживают краснофлотца в обгоревшей фланелевке, с рукой, забинтованной от кисти до плеча. Невдалеке от дороги горела арба.

— Разрешите доставить в госпиталь на вашей машине обожженного краснофлотца, — обратился политрук ко мне.