Осажденный Севастополь

Как бы то ни было, но, распростившись со стариками и с Лизой, Лихачев после всех подал руку Саше и почувствовал нежное пожатие, от которого у .него захватило дух.

На следующий день молодой мичман явился к Минденам уже без всякого приглашения. Он встретил Сашу одну в маленькой гостиной; ее глаза были красны и как будто заплаканы.

- Вы нездоровы? - с участием спросил он.

- Нет, я здорова, но папа чувствует себя очень дурно. Его, кажется, утомляют наши вечера... Тс... он идет сюда.

Генерал, вчера еще бывший довольно оживленным и добрым, вошел, сильно шаркая туфлями.

Он был в халате, подпоясанном поясом с кистями. Он не обратил особого внимания на гостя, который поспешил вскочить.

- Сидите, сидите, молодой человек, - прошамкал он. - Почтение к старости - вещь хорошая, но лучше сидите. Вы знаете, что я такое теперь? Отставной комендант...

Он закашлялся сухим старческим кашлем и продолжал говорить, как бы размышляя вслух:

- Меня осудили за две бочки сельдей... А я будто ничего не знаю, что здесь делается. Вот вам пример бескорыстия. Светлейший князь Меншиков, наш бывший полномочный посол... Пример бескорыстия... Я все хорошо знаю. Он соблюдает экономию, и я также соблюдал экономию. А меня осудили за бочонок сельдей, проданный без моего ведома.

- Папа стал заговариваться, - прошептала Саша Лихачеву. - Он как будто бредит.

- Сооружают, сооружают, а никаких укреплений нет, - вдруг сказал Минден. - Придет неприятель, возьмет Севастополь с одной ротою солдат. Я также был комендантом, знаю, что значит крепость... Читал много на своем веку. Вобана{24} изучал... Как, бишь, зовут того немецкого автора, который в начале нашего века критиковал Вобана?

- Не знаю, ваше превосходительство, - сказал Лихачев, стараясь показать, что весьма интересуется словами генерала.

- Не знаете... Как вам не стыдно, молодой человек, ведь это было так недавно. Двенадцатый год я помню, как вчерашний день. В четырнадцатом году, при покойном императоре...

Минден, по-видимому, хотел начать один из своих бесконечных рассказов о взятии Парижа, но голос его оборвался, и он снова сильно закашлялся.

- Папа, вам вредно много говорить, выпейте воды и ложитесь в постель, сказала Саша.

- Вредно... Ты думаешь, мне уже умирать пора?.. Не гожусь никуда. Отставной комендант. Хе-хе-хе! Пора в вечную отставку.

- Папа, к чему вы это говорите, - сказала Саша умоляющим голосом, в котором слышались слезы. - Я для вас же говорю.

- Тебе хочется поговорить с молодым человеком, - сказал Минден, вдруг смягчившись. - Понимаю. Я тебе не мешаю. Посторонний здесь не нужен.

Он перекрестил дочь, поцеловал ее в лоб и удалился, снова шаркая туфлями. От этого шарканья у Лихачева мороз подирал по коже. Появление старика напоминало ему читанное в учебнике древней истории обыкновение египтян приносить в залу, где пируют гости, мумию...

Генерал действительно походил на живую мумию.

Молодые люди остались одни и несколько минут молчали в смущении. Лихачев первый заговорил.

- Знаете ли, что мы на днях отправляемся в плавание? - сказал он, желая в одно и то же время возбудить в Саше горесть предстоящей разлуки и уважение к своим будущим подвигам. Но Саша думала об отце и приняла это известие довольно равнодушно.

- Вы надолго уезжаете? - спросила она.

- Не знаю, сколько времени продлится плавание... месяц или два... Мы будем крейсировать в Черном море, выслеживая турецкие суда. Как бы я желал объявления войны!

- Надо будет посоветоваться насчет папа с доктором Балинским, - сказала Саша, отвечая на свои собственные мысли.

"Опять этот доктор Балинский!" - подумал Лихачев, и ревность снова закипела в нем...

- К чему же с Балинским? Здесь есть много докторов. Балинский вовсе не пользуется известностью.

- Он очень хороший и опытный доктор, и папа ему доверяет.

Лихачев закусил губы...

"Она влюблена в этого доктора", - мысленно решил мичман.

- Да, я желал бы войны, - снова сказал Лихачев. - Приятно погибнуть за отечество, - произнес он вычитанную фразу.

- А вы не боитесь? - спросила Саша. Лихачев взглянул на нее с чувством собственного достоинства.

- За кого вы меня принимаете? - спросил он. - Неужели я похож на труса?

- Я этого не говорю. Но ведь турки - варвары, и война с ними не то что с образованными нациями. Да и вообще война - какой ужас! Я часто молюсь Богу, чтобы никогда более не было войн.

- Жизнь на море приучает ко всяким опасностям, - говорил Лихачев, глядя прямо в глаза Саше. Она сконфузилась и стала смотреть в сторону. - Скажите, а вам будет жаль, если меня убьют?

- Конечно, будет жаль, - наивно сказала Саша. - Вы такой ловкий кавалер и так хорошо танцуете вальс, - прибавила она со смехом.

- Какая вы недобрая! Я говорю о смерти, а вы - о танцах.

- Но ведь война еще не объявлена, и, даст Бог, ничего не будет... А если в самом деле вам придется сражаться, я, право, право, буду очень бояться за вас.

- Благодарю вас, - с чувством произнес мичман. - Воспоминание о вас поддержит меня в минуту опасности... До свиданья... Вот что еще, исполните мою просьбу: дайте мне что-нибудь на память!