Осажденный Севастополь

Лихачев стал с жаром рассказывать в свою очередь о том, что видел и слышал в госпитале. Ему рассказывали, например, что комиссариатские, провиантские и другие чиновники брали взятки с крестьян и других неграмотных людей за право сделать пожертвование в пользу армии! Пожертвованная мука часто гнила и выбрасывалась в реку, то же происходило с полушубками и бельем. Лихачев с жаром клеймил казнокрадство и хищничество.

Генеральша Минден нахмурилась, и даже Саша опустила глаза: ей показалось, что в речах Лихачева есть, хотя и неумышленный, намек на знаменитое дело о сельдях, погубившее ее отца" Ведь и ее отца враги его осмеливались называть казнокрадом. Кто знает, может быть, некоторые из тех, о ком говорит Лихачев, также невиновные и несчастные, как ее бедный папа... Люди так любят чернить других и так мало верят хорошему...

Лихачев не замечал произведенного им впечатления: от чиновников провиантского ведомства он перешел к докторам и стал говорить о страшных злоупотреблениях и вообще резко выражался о докторском сословии. Имя доктора Балинского, его главного соперника, мелькнуло в уме Лихачева и еще более поддало ему жару. Но вдруг генеральша перебила его.

- Господин Лихачев, вы не слишком распространяйтесь насчет докторов, сказала она. - В числе близких нам людей есть многие уважаемые нами доктора. Я отчасти виновата, я забыла предупредить вас...

- Постойте, мама, - с живостью перебила Саша, - это я виновата, я должна была сказать. Господин Лихачев, поздравьте меня, я - невеста доктора Балинского. Вы, кажется, с ним знакомы?

Лихачев вздрогнул, побледнел, изменился в лице: боль от контузии сделала его очень нервным. Он встал и едва устоял на ногах. Потом оправился, залпом выпил стакан воды и, сняв с фортепиано свою фуражку, не сказав ни слова, не простившись ни с матерью, ни с дочерью, быстро вышел.

- Господин Лихачев! Куда же вы? Что с вами?! - крикнула ему вслед Саша и даже собиралась побежать, чтобы вернуть его, но мать сделала ей строгий выговор за неприличное поведение, и Саша, сконфуженная, взволнованная, ушла в свою комнату, чувствуя себя в чем-то виноватою, не перед матерью, конечно, а перед Лихачевым.

А лейтенант спешил без оглядки в Севастополь. Он даже не заехал к Глебову. Все его мечты были разбиты, и теперь для него было все равно где оставаться. Уж лучше в Севастополе, там, по крайней мере, умрешь не от тифа, а в честном бою за отечество.

Возвратившись в Севастополь, Лихачев, не заходя на свою городскую квартиру, где он и вообще бывал весьма редко, прямо отправился на свой четвертый бастион. Подходя к бастиону, откуда слышалась неумолкаемая пальба, Лихачев прошел уже в Язоновский редут, где пули и ядра неприятеля сыпались очень часто, хотя это было далеко не самое опасное место. Пройдя еще далее, Лихачев встретил кучку немного подгулявших матросов, один из них шел впереди, играл на балалайке и пел импровизированный мотив. Тема была весьма несложная:

На четвертый бастион,

На четвертый бастион...

и так далее до бесконечности.

Далее пули сыпались уже как горох, но Лихачев хладнокровно шел по стенке. Добравшись до своего блиндажа, он застал товарищей, пивших чай, от которых узнал, что с утра 24-го числа неприятель открыл страшную бомбардировку и что назавтра, 26-го, в годовщину Бородинского сражения, французы, как любители эффектных совпадений, вероятно, назначат общий штурм.

- Да, господа, после нашей атаки на Федюхины высоты они стали гораздо смелее прежнего... - сказал один из офицеров.

Это напоминание послужило предлогом к тому, что вспомнили разные подробности несчастного боя. Даже спели под звуки пальбы песню, сочиненную артиллеристами и составлявшую беспощадную сатиру на тогдашних военачальников. Слышались куплеты:

Как четвертого числа

Нас нелегкая несла

Горы обирать.

Горы обирать!

Выезжали князья-графы

И за ними топографы

На большой редут.

Князь сказал: "Ступай, Липранди".

А Липранди: "Нет-с, атанде,

Молвил, - не пойду!

Туда умного не надо,

Ты пошли туда Реада,

А я посмотрю!

Глядь, Реад возьми да спросту

И повел нас прямо к мосту!

- Ну-ка на ура!

- А что, господа, кто же, собственно, сочинил эту песню? - спросил Лихачев.

- Главным сочинителем был довольно известный писатель штабс-капитан артиллерии Лев Толстой{144}... Вы знаете подполковника Балюзека? Он еще играет на фортепиано... Так вот у него недавно собралась молодежь. Первый, говорят, подал мысль штабс-капитан Сержпутовский{145}, потом Толстой и другие дополнили... Ну, валяйте дальше, господа!

И снова раздалась песня:

Ждали, выйдет с гарнизона

Нам на выручку колонна.

Подали сигнал!

Далее следовал куплет, в печати совсем неудобный. Ночью Лихачеву не спалось. Когда пальба приутихла и можно было опять зайти отдохнуть в блиндаж, он сел писать письмо домой к сестре. Тоска овладела им.