Осажденный Севастополь

С высоко поднятым национальным флагом плавно вошел на рейд "Владимир", влача за собою турецкое судно, которое, как узнали после, было турецко-египетским пароходом "Перваз-Бахри", название, которое русские матросы не замедлили переиначить по-своему: "Перевез за вихры".

Как только пароходы стали ясно видны невооруженному глазу, девицы Минден стали просить кавалеров поспешить назад в Южную бухту. Пароход быстро настигал их, но вдруг остановился: было видно, что нашим матросам приходится возиться со своим призом. На палубе призового корабля появились фигуры русских матросиков и даже были слышны голоса.

— Скорее, скорее домой, а то не увидим, как будут причаливать, говорили барышни.

Саша забыла тот ужас, который ей прежде внушала одна мысль о войне. Война казалась ей теперь праздником, вроде встречи какого-нибудь высокопоставленного лица. Тут только она вспомнила о Лихачеве и о том, что, быть может, и он находится в числе победителей. Лихачев говорил ей, что плывет на корабле "Три святителя", но Саша успела забыть это название. Она спросила Татищева: не помнит ли он?

— А вы интересуетесь подвигами этого молодого человека? — спросил граф с легкой иронией в голосе.

— Да, он мне кажется очень храбрым моряком, — наивно призналась Саша.

— Мальчик, и, как кажется, с малым развитием, — отозвался доктор Балинский, сделав неприятную гримасу. Доктор давно не шутя ухаживал за Сашей, и ему было досадно, что она интересуется первым встречным мальчишкой, как он мысленно назвал Лихачева.

Баркас приближался к Адмиралтейству и стал ловко лавировать в Южной бухте. Весь город уже был виден, как в панораме. На верху горы виднелось здание библиотеки, откуда многие жители с трубами и биноклями в руках следили за движением парохода "Владимир".

Южная бухта так глубока, что даже трехдечные корабли могут подходить к самому берегу, а поэтому нашим путникам недолго надо было думать о том, где пристать, но они выбрали место, откуда будет лучше видно.

Наконец прибыл и "Владимир" и причалил со своим пленником подле Адмиралтейства. Громкое "ура" послышалось с набережной. На палубе неприятельского корабля, частью стоя, частью сидя с поджатыми ногами, скучились пленные турки под присмотром нескольких матросов.

С "Владимира" были спущены шлюпки. Барышни махали платками, думая увидеть прежде всего отличившихся мичманов и лейтенантов, из которых некоторые были им знакомы.

— Вот и сам Владимир Алексеевич! — говорили в публике.

На палубе действительно стоял в одном мундире с эполетами среднего роста моряк, с тонкой и стройной талией, с правильным, почти классическим профилем и строгим выражением лица. Это был вице-адмирал Корнилов. Близ него стояли несколько адъютантов, но между ними не замечали одного из его любимцев — лейтенанта Железнова[30].

"Убит или ранен?" — мелькнула мысль у всех, знавших этого молодого моряка, подававшего большие надежды.

Потом узнали, что Железнов был убит наповал неприятельской картечью.

На палубе показались матросы с носилками. Осторожно спустились они на шлюпку. В толпе успели рассмотреть на носилках раненого матроса.

Стали расспрашивать. Вскоре разнеслась весть, что у нас двое убиты, трое ранены. Раненых повезли в морской госпиталь, и собравшаяся здесь толпа видела, что у одного из них оторвана рука, у другого нога. Понесли и раненых турок: их было восемнадцать человек. Некоторые были ранены легко, но многие страшно изуродованы.

Это зрелище значительно отравило радость многих мужчин и расстроило нервы барышням. Саша чувствовала лихорадочную дрожь и куталась в свою шаль, хотя в воздухе было совсем тепло. Лизе было почти дурно.

— Вот и первые жертвы войны, — задумчиво проговорил граф. — Как подумаешь, прав был старик Державин, сказав, что наша жизнь есть

…тяжелый некий шар,

На тонком волоске висящий!

Теперь вам, господа врачи, предстоит обильное поприще деятельности, прибавил он, обратись к Балинскому.

— Да, во время войны бывают случаи весьма интересные и с практической, и с теоретической точки зрения, — сказал доктор.

— Ну, с практической — не думаю… Чем же вы тут воспользуетесь для мирного времени, которое не знает ни ядер, ни пуль?

— Ошибаетесь… С медицинской точки зрения ядро есть просто твердое тело, обладающее известной тяжестью и скоростью…

— Я не понимаю, как можно хладнокровно разговаривать обо всем этом, сказала Лиза. — Я знаю, что несколько ночей не буду спать… Если бы я знала, я бы никогда не смотрела в бинокль… Ах, какое лицо было у этого бедного раненого горниста…

— Ему-то ничего, у него, по крайней мере, руки и ноги целы, — сказал граф.

— Ах, не напоминайте мне об этом… Ах, какой ужас! Скорее едем домой, Саша!

Они сошли на берег и возвращались по Морской улице, где, несмотря на осеннюю пору, еще всюду зеленели садики, и листва их поблекла не столько от времени года, сколько от постоянных ветров, несущих с собою тонкую, едкую пыль.

VI