Осажденный Севастополь

Меншиков был высокий старик, весьма преклонных лет, но еще вполне бодрый, с седыми усами и густыми седыми бровями, из-под которых светились умные синие глаза. Саркастическая улыбка редко сходила с лица его, и князь постоянно язвил кого-нибудь и отпускал различные остроты. Ермолов[13] сказал о нем однажды, что Меншикову не надо бритвы, так как ему достаточно высунуть язык, чтобы побриться.

Оба русских парохода прибыли в Топ-Хане — часть города, получившую свое название от пушечно-литейного завода. Берег перед зимним дворцом русского посольства был усеян многочисленной толпою. Впереди всех виднелись верхами чиновники русского посольства. В пестрой толпе, состоявшей из греков, армян, турок, болгар, замечалось также несколько всадников с дамами в амазонках: в них нетрудно было узнать англичан.

Меншиков сошел на берег и со всею свитою направился во дворец. Его неприятно поразило то, что навстречу ему не явился ни один из высших турецких сановников.

— Турки, кажется, не знают простейших правил вежливости, — сказал князь, обращаясь к управляющему посольством Озерову. — Ни один из их министров не удостоил встречей посла государя императора. Мне не нужна их любезность, но в моем лице они наносят оскорбление русскому имени.

Прибывший с Озеровым первый драгоман[14] посольства, грек Аргиропуло, возразил на это:

— Ваша светлость, у турок не в обычае встречать, как в России, с хлебом и солью. Здешнее гостеприимство другого рода. Турок больше всего боится обеспокоить гостя. Завтра утром, без всякого сомнения, сам султан пришлет к вашей светлости своего церемониймейстера с поздравлениями.

— Может быть… Но я вообще боюсь, что мне придется ссориться с этими господами, — сказал Меншиков. — Я изучил натуру жителей Востока. Чем более им давать поблажки, тем хуже. Впрочем, я здесь все переделаю по-своему. Вы слишком избаловали их.

Чиновники слушали с почтительно вытянутыми лицами.

Драгоман не ошибся. На следующий день султан прислал к Меншикову своего церемониймейстера Киамиль-бея.

Меншиков, часто страдавший бессонницей, плохо провел ночь, встал рано и не в духе. Когда ему доложили о прибытии Киамиль-бея, князь сказал:

— Пускай подождет немного: баловать их не следует.

— Кроме того, ваша светлость, — сказал явившийся с докладом адъютант, к вам пожаловал греческий патриарх. Не прикажете ли сначала принять его?

Меншиков, по-видимому, размышлял и не давал ответа.

— Осмелюсь высказать мое мнение, ваша светлость, — сказал бывший тут же Озеров. — Мне кажется, что предпочтение, оказанное патриарху, могло бы иметь самое выгодное влияние на умы здешних христиан.

— Нет, ваше превосходительство, — сказал Меншиков, — я совсем не приму этого монаха… И без него довольно дела. Я и наших русских монахов не люблю, а эти, афонские, — это большей частью интриганы и попрошайки.

Адъютант удалился.

Несколько дней спустя Меншиков посетил великого визиря, совершенно пренебрегая турецким министром иностранных дел Фуадом-эфенди. Тогда случилось нечто небывалое в Оттоманской империи. Фуад-эфенди, оскорбленный оказанным ему невниманием, подал в отставку. Вслед за тем Меншиков стал требовать от великого визиря, чтобы султан принимал его в серале без предварительного доклада. Великий визирь заявил, что это противно правилам этикета. Когда турецкий сановник удалился, Меншиков, обратясь к своим подчиненным, сказал:

— Ну, господа, я вижу, что мне придется вскоре выезжать упрямую лошадь, называемую султаном.

В начале марта Меншиков имел аудиенцию у султана в Чараганском дворце. Русский посол был введен в приемную султанскую залу. Султан сидел на углу дивана: он был в темно-фиолетовом кафтане казацкого покроя. При приближении Меншикова султан встал и по-европейски подал князю руку.

После обычных расспросов о здоровье русского императора султан сказал Меншикову через драгомана:

— Я знаю, что вы, русские, — гордецы и не любите, когда вам делают подарки. Но все же я счел бы себя счастливым, если бы вы приняли от меня ничтожный дар, свидетельствующий лишь о той радости, которую я испытываю, видя вас.

При этих словах церемониймейстер поднес Меншикову драгоценные подарки. Меншиков сухо поблагодарил и обратился к султану с просьбой принимать его впредь без особого доклада.

Султан был несколько смущен поведением Меншикова, но обещал исполнить его желание.

Вслед за тем Меншиков прямо приступил к заявлению требований России.

— Государь император, — сказал Меншиков, — крайне недоволен поведением слуг вашего величества, которые не исполняют повелений, собственного своего правительства.