Осень

Арно Тали садится опять на то же место, закуривает папиросу, два-три раза затягивается и продолжает свое повествование. Но на этот раз делает это словно бы против воли, во всяком случае, так кажется поначалу.

— Итак, поехали мы прежде всего опять в Таллинн, оттуда, как и было задумано, в Хаапсалу, затем в Пярну, далее в Курессааре.

Да, Вирве осталась довольна осмотром этих городов, они даже понравились ей, но — как ни странно — она ими быстро пресытилась. Она словно бы уже побывала как тут, так и там. Мне было ясно, что мою дорогую Вирве томит какая-то невысказанная мысль, надо было только дождаться, когда жен выскажет ее. И смотри-ка — это в конце концов произошло.

«Ну вот, — произнесла она однажды вечером, когда мы были в парке Курессаареского дворца, — мы увидели почти все города Эстонии, из тех, что побольше, у нас осталось достаточно времени, чтобы побывать еще и за границей».

«За границей??! — Я испугался. — Сейчас, еще этим же летом? «

«А почему бы и нет? « — спросила она простодушно, словно бы речь шла о Вильянди или Абрука. [47]

Нет, это не выйдет. Во-первых, поездку за границу мы даже и не планировали, во-вторых, времени для этого все же оставалось чересчур мало, в-третьих, для более длительного путешествия отсутствовал такой наиважнейший элемент, как деньги.

Вирве сделала большие глаза, отвела взгляд в сторону, и на ее красивом свежем лице появилась слабая, несколько насмешливая улыбка. «У тебя нет денег? — спросила жена тихо. — Тогда, конечно, дело другое. Но ведь ты жил за границей еще студентом, а теперь, когда у тебя уже служба…»

Тогда были отцовские деньги, я в тот раз использовал их не по назначению. Не могу же я, в самом деле, теперь снова пойти и… Это был бы неверный, даже постыдный шаг.

Жену никогда не интересовали ни мои доходы, ни мое материальное положение, и вплоть до этого вечера она, вероятно, считала меня достаточно обеспеченным человеком, для которого не имеет значения — одной поездкой за границу меньше или больше. И теперь Вирве словно бы очнулась от этой иллюзии… конечно, если она вообще поверила моим словам.

«Но если мы хотя бы два года как следует поэкономим, — сделал я робкую попытку ее утешить, — средней руки поездка за границу будет для нас более чем возможной».

«Гм… — Вирве медленно повернула в мою сторону свою золотокудрую головку. — Не хочешь же ты сказать этим, что мы в прошлом году сорили деньгами? «

«Нет, этого я сказать не хочу, но…»

«Что еще за „но“?

«Но все же мы можем еще урезать свои расходы».

«Аг-га-а, я уже представляю, как это будет выглядеть. Прежде всего, вышвырнем Марту, потому что убирать комнаты должно хватать сил и у меня. Точно так же обстоит дело и с бельем. Почему не могу я сама чистить и драить? Зачем приготовлять пищу, если она и без того уже готова: хлеб, селедка, килька… на запивку немного снятого молока с рынка — великолепно! И пусть катятся куда подальше все эти портные, портнихи и сапожники! На таллиннской барахолке всякого старья — хоть отбавляй. Не так ли, мой экономный друг? «

На такую грубую издевку я хотел ответить достаточно резко, однако, осознавая, что Вирве для меня — противник неравный, спросил только, откуда ей так хорошо известны правила экономии, можно подумать, будто она когда-то уже прошла соответствующую выучку.

Жена мгновение подумала, прежде чем ответить: «А разве может быть иначе? Разве есть еще какой-нибудь другой путь? «

«Да, есть. Золотая середина».

Тут Вирве и вовсе умолкла. И в то время, как она молчала, я подумал: «Смотрите-ка, Вирве становится в Эстонии тесно! И это — ей, которая до замужества, как она сама однажды мне говорила, удалялась от Тарту не далее, чем до Эльва. [48] Но, как гласит народная пословица, аппетит приходит во время еды».

Все такими же молчаливыми мы вернулись назад к себе домой, и было нетрудно заметить, что наша летняя поездка весила в глазах Вирве немного. Я слышал, да и сам замечал, что из путешествий привозят с собой свежесть и жизнерадостность, однако с моей спутницей жизни дело обстояло как раз наоборот: она стала апатичной ко всем и ко всему, целыми днями лежала на диване, читала и поднималась лишь на время приема пищи.

«Ты что, больна? — спросил я.

«Больна? — ответила она вопросом на вопрос. — С чего ты взял, будто я больна?»

«Ну, эта твоя всегдашняя неподвижность… а ведь на улице такое жаркое позднее лето, еще немного, и оно пройдет. От него надо бы взять, что еще возможно».

«Успеется». — Жена вяло улыбнулась и снова опустилась на подушки. Там она и оставалась вплоть до начала моих занятий в школе. Вирве располнела, и под ее глазами появились мешки.

«Ты все больше полнеешь», — сказал я ей однажды, возвратясь с работы,

«Как так? — Она приподняла голову и подперла щеку рукой. — С чего это мне полнеть? Наверное, ты неточно выразился».

Нет, почему же неточно… Пусть посмотрит в зеркало или попробует надеть на себя какое-нибудь платье прежних времен.

Вирве спрыгнула с дивана и пришла в такое расстройство, что тут же, в моем присутствии, начала примерять какое-то летнее платье, «Господи Иисусе!