Осень 1943 года

Начались страшные морозы до –41C° –43C°, иногда с ветром. Участились обстрелы днем и ночные бомбежки с воздуха, особенно в лунные ночи. Я подсчитал, что к февралю 1942 года меня в живых не будет, и шутил, что «Гитлер ударил меня по самому чувствительному месту – желудку».

Жизнь стала налаживаться, воду возили из Невы и из прорванного на Литейном проспекте водопровода (никого не смущало, что около льющейся воды во льду, на глубине 40–50 см, вмерз труп упавшего и умершего здесь человека). Даже рояль из Куйбышевской больницы, где шпалерами в помещениях и на дворе лежали трупы, привезли мои выздоравливающие в наше отделение.

Но мое положение не улучшалось. Ходить было далеко. В квартире Яковлевых не было ни стекол, ни рам. Хотя мы и возили на санках из Рыбацкого дрова, в комнате, где окно было закрыто только ковром, нагреть температуру выше трех градусов не удавалось. Пить жидкий чай из суррогатного кофе с глицерином вместо сахара было несладко. Новый год мы встретили дома последним жареным котом, студнем из кожи и овсяными лепешками из отрубей, в которых осталась практически одна солома, так как из них уже дважды дочери Ире варили овсяный кисель, ведь ей не было еще и двух лет!

Я оперировал с молодым, только что окончившим институт врачом Т. С. Беловой три раза в неделю, по пять-шесть операций в операционный день. Состояние мое ухудшилось, у меня начались поносы и, что хуже всего, частые голодные обмороки.

20 января 1942 года нам с женой дали лифтерскую комнатку в госпитале на четвертом этаже, переведя на казарменное положение. Меня «положили» на военную койку, то есть дали полный военный паек по распоряжению ФЭП-50, не отобрав карточек, что тоже было существенно. Ведь моя жена Тамара еще в декабре получила рабочую карточку, то есть 200 г хлеба. С 1 января и я со 125 г служащего перешел на тот же паек. Остального же в декабре и январе ничего не давали. «Андреенко молчал».

На военной койке ФЭП-50 продержал меня до 1 мая. К этому времени при нашем госпитале, благодаря Дороге жизни, как и всюду, был создан стационар для дистрофиков. Меня держали еще полтора месяца до середины июня на пайке этого стационара.