Осень 93-го. Черные стены Белого дома

Уже глубокой ночью, когда все спали, мальчик проснулся. Он почувствовал какой-то странный запах и закричал: «Нюхить! Нюхить!» Взрослые вскочили и тут же поняли: пожар! Комнатка быстро наполнялась едким дымом, не оставляя времени даже на то, чтобы одеться. Мама подхватила сына, папа схватил первые попавшиеся вещи, и они буквально вылетели на улицу. Крыша уже вся была объята пламенем. Еще несколько мгновений, и деревянный домик вспыхнул как факел, разбрасывая искры в ночном лесу. Из ближайших домов повыскакивали соседи, но сделать уже было ничего невозможно. Хотя в бочках у каждого дома и была вода, но заливать пожар было нечем. На глазах у всех домик Орловых превратился в груду дымящихся ушей, а полуодетых погорельцев разместили у себя соседи. Потом еще долго все вспоминали это происшествие, подчеркивая при этом, что именно благодаря маленькому Андрюше все обошлось без тяжелых последствий. Незанятых домиков в военном лагере было много, и вскоре Орловы обжили новый, почти такой же маленький. Вещей у родителей Андрея было немного, и жалеть почти ни о чем не приходилось. Единственное, о чем горевал мальчик, была его любимая игрушка — серый плюшевый мишка, которого не успели спасти от пожара. Каждый раз, когда Андрюша проходил мимо обугленного остова их прежнего жилья, таза его наполнялись слезами. Он всматривался в нагромождение черных головешек, все еще надеясь увидеть своего плюшевого друга.

Потом был еще один пожар, когда сгорел пустующий деревянный дом в самом начале Сиреневого бульвара. Андрей возвращался из школы, когда услышал вой сирены и увидел клубы дыма прямо напротив своего дома. Пока пожарники разматывали шланг и искали воду, дом превратился в гигантский костер, тушить который не имело никакого смысла. Вокруг собралась толпа, большую часть которой составляли школьники — было время окончания уроков первой смены. Пожарники еще долго заливали пепелище водой, ворошили обугленные бревна, растаскивая их баграми, а затем уехали. Еще несколько дней в воздухе висел запах гари. Посреди обгоревших бревен виднелись искореженные огнем спинки железной кровати да остатки кирпичной печки с раскрытыми настежь дверцами. Через пару недель остатки пожара вывезли на двух самосвалах, а спустя год на этом месте уже ничто не напоминало о стоявшем когда-то здесь деревянном домике.

Еще большее впечатление на Орлова произвело увиденное им в Душанбе[1] в конце зимы 1990 года, когда взбесившаяся толпа громила здание Совета Министров Таджикской ССР, поджигала машины и киоски. Город вмиг погрузился в хаос, а черный дым стал застилать небо над центром города. Казалось, что Душанбе стал добычей разъяренных банд головорезов, которые врывались в дома, выбрасывали из окон людей, с улюлюканьем преследовали женщин и девушек. Обкуренные молокососы, размахивая металлическими прутами и нунчаками[2], били витрины, переворачивали телефонные будки, избивали любого, кто попадался на их пути. И над всей этой вакханалией висел тяжелый запах гари, который не выветрился даже тоща, когда в город были введены войска и кровавый мятеж подавлен. Массовые беспорядки в таджикской столице, свидетелем которых был Орлов, явились, как известно, прологом к грядущим событиям в Москве, последующему развалу страны и волне кровавого насилия, прокатившегося по некоторым бывшим республикам Советского Союза.

Все это пронеслось в голове Орлова, только он оказался рядом с обугленной громадой здания на Краснопресненской набережной, которое еще недавно именовалась Домом Советов, а теперь представляло собой жалкое зрелище, олицетворяющее весь ужас происходившего в последние дни, глубину падения и позор некогда великой страны.

Предъявив на входе в восьмой подъезд удостоверения сотрудников министерства безопасности, Орлов и Жуков, не без труда преодолевая кучи мусора, скопившиеся в холле, наконец, оказались внутри Белого дома. Если снаружи здание производило впечатление обгорелого остова гигантского форта, отбитого у неприятеля, то внутри все выглядело как катакомбы Брестской крепости или цеха прекратившего работу завода, разгромленного и разграбленного войсками противника. Света, разумеется, нигде не было. В полумраке можно было едва разглядеть, что пол усеял каменной крошкой и осколками стекла. Повсюду валялась разломанная мебель — столы, стулья, банкетки, шкафы и вешалки. В мрачной глубине вестибюля виднелись горы какого-то тряпья или одежды, пустых подсумков и военного обмундирования, мотки проводов и куски арматуры, сваленные в кучу ящики, разодранные картонные коробки и множество опустошенных пластиковых бутылок. Пол был залит по щиколотку водой, кое-где были брошены доски, балансируя по которым, можно было преодолеть затопленные места. Повсеместно валялись рваные газеты, листовки и бумаги, превратившиеся в лужах воды в раскисшее грязное месиво.