— Мы всё делали, как ты приказал, Тенамаксцин, — рассказывала, идя рядом с моей лошадью, Бабочка. — Швыряли гранаты только в дома, причём выбирали не халупы, а те, что побольше и покрасивее. Только дважды нам пришлось пустить в ход оружие, чтобы убить врагов на улице. Это были верховые солдаты. От них мало что осталось.
— Жаль, — сказал я. — Солдатам-то туда и дорога, но вот лошади мне нужны.
— Ну прости, Тенамаксцин. Но нам ничего другого не оставалось — эти двое вылетели на нас неожиданно, как раз когда мои девочки собирались забросать очередной дом гранатами. Орут что-то на своём тарабарском языке, мечами машут... хотели, наверное, нас напугать. Но не тут-то было.
— Да уж, — согласился я, — вас не напугаешь. Всё в порядке, Бабочка, я тебя не укоряю.
Церковный колокол продолжал свой бесполезный трезвон, пока мы с ней не добрались до открытой площади, на которую выходили эта церковь и примыкающий дворец, — и как раз тогда этот звон вдруг прекратился. Мои аркебузиры последовали в город за остальными — отстреливать тех беглецов, которые сумеют-таки оторваться от пеших воинов, и один из этих стрелков аккуратно всадил свинцовый шарик в беспокойного звонаря. Испанец, священник или монах в чёрном одеянии, свалился с колокольни, отскочил от покатой крыши и с гулким стуком рухнул на камни мощёной площади.
— Как я понимаю, владыка, — заметил подъехавший ко мне на забрызганной кровью лошади благородный воитель Ночецтли, — скоро в Тонале останутся в живых только три белых человека. Они находятся там, в церкви. Все трое без оружия. Я заглянул внутрь, увидел их, но убивать не стал. Решил оставить их тебе.
Благородные воители и командиры начали собираться вокруг нас в ожидании дальнейших приказов, да и другие воины во множестве подтягивались к площади. Каждый боец, не занятый никаким другим делом, гнал пленённых белых женщин и девушек сюда, на это открытое пространство, спеша воспользоваться освящённым обычаем правом победителя. Иными словами, бойцы мои рьяно насиловали женщин. Поскольку женщин и девушек было гораздо меньше, чем воинов, и поскольку некоторые воины не были расположены дожидаться своей очереди, случалось, что двое или трое из них одновременно использовали разные отверстия одной женщины.
Вряд ли стоит говорить о том, что, пока эти девушки и женщины ещё имели силы кричать, умолять или протестовать, они так и делали. Ну а временами крики эти были совсем уж отчаянными. Дело в том, что волосы у белых женщин длинные и пышные, а это вызывало у воинов йаки более страстное желание завладеть их скальпами, чем использовать пленных как-то ещё.
Каждый из этих йаки, притащив испанскую женщину, первым делом сдирал с неё скальп, а уж потом бросался на обнажённое тело. А некоторые йаки, которым не досталось пленниц, шныряли по площади и скальпировали женщин в то самое время, когда другие воины, иногда по двое по трое одновременно, их насиловали.
Мне лично было непонятно, как вообще можно совокупляться с женщинами с ободранной, окровавленной макушкой, пусть даже ещё совсем недавно они были очень красивы. Запах крови из-за содранных скальпов тошнотворен уже сам по себе, но многие из этих несчастных вдобавок от боли и ужаса опорожняли кишечник и мочевой пузырь, а других рвало из-за того, что воины запихивали им в глотку.
— Я благодарю бога войны Курикаури, — сказала Бабочка, шедшая у моего стремени, — что мы, пуремпеча, не отращиваем волосы.
— А жаль, — проворчал Ночецтли, — а то я смог бы оттаскать вас, тупых сучек, за космы.
— Что это на тебя нашло? — изумился я, потому что обычно он был очень дружелюбен. — Почему ты так оскорбляешь наших достойных и храбрых женщин-воительниц?
— Она не сказала тебе, Тенамаксцин? Ну, про тех двоих, кого они сдуру прикончили?
Мы с Бабочкой посмотрели на него с недоумением. Потом я сказал:
— Ну, убили они двух испанских солдат. Вот и молодцы.
— Не испанских, Тенамаксцин, белых. Наших белых. Тех, кого ты называл сеньор Уно и сеньор Дос.
— Ийа, аййа! — пробормотал я, донельзя огорчённый.
— Они были нашими союзниками? — спросила Бабочка. — Откуда же мы могли знать? Они были верхом. Оба в доспехах, бородатые. Они размахивали мечами и что-то кричали.
— Они наверняка кричали, приветствуя вас при встрече, — буркнул Ночецтли. — Неужто ты не заметила, что их лошади были без седел?
Бабочка выглядела огорчённой, но пожала плечами:
— Мы напали на рассвете. Немногие враги успели одеться, не то что оседлать лошадей.
— Оба скакали передо мной, и я наткнулся на их останки сразу после того, как бедняг разорвало в клочья, — сокрушённо вздохнул Ночецтли. — Такое получилось месиво, что их невозможно было отличить друг от друга. Да что там друг от друга — от лошадей. Просто кровавые ошмётки.