Осень ацтека

— И конечно, — вздохнула мягкосердечная Амейатль, — первыми жертвами этой войны должны были стать миролюбивые, не желавшие признавать нового бога жители Ацтлана.

— Само собой. Однако, к счастью, тогдашний наш тлатокапили был так же гневлив, так же решителен и столь же нетерпим к глупости и глупцам, как твой отец Миксцин. Он и его верная городская стража отправились в горы, окружили пристанище этих отщепенцев и многих из них перебили. Оставшимся же в живых правитель сказал: «Забирайте своего презренного нового бога, свои семьи и убирайтесь прочь. Или вы уйдёте, или будете убиты все до единого: мужчины, женщины, дети, — все до последнего младенца во чреве...»

— И они ушли? — спросил я.

— Ушли. Спустя вязанки лет скитаний, после того как сменилось уже много поколений, они набрели на другое озеро и другой остров, где неожиданно обнаружили символ своего бога войны — орла, сидевшего на кактусе нопали, — так что там они и поселились. На каком-то, ныне давно забытом местном наречии этот кактус назывался «теноч», и пришельцы, не особо мудрствуя, назвали остров Теночтитлан — «Место, где орёл сидит на кактусе». А себя, по причине, которую я так и не удосужился выяснить, они переименовали в мешикатль. Обосновавшись на том острове, они стали сражаться, сначала с соседями, а потом и со всё более дальними народами, подчиняя их своей власти и добиваясь всё большего величия и процветания.

Канаутли пожал костистыми старыми плечами, словно говоря: «Тут уж ничего не поделаешь», — и заключил:

— А теперь, к счастью или на беду, Тенамакстли, благодаря усилиям твоего дяди и того мешикатль, тоже звавшегося Микстли, — мы снова примирились и воссоединились. Посмотрим, что из этого выйдет. А сейчас, дети, я устал от воспоминаний. Ступайте и дайте мне отдохнуть.

Мы пошли было прочь, но я замешкался, повернулся и спросил:

— Та женщина йаки — Г’нда Ке. Что с ней стало?

— Когда тлатокапили штурмовал те семь пещер, она была убита в числе первых. Но известно, что она совокуплялась с несколькими мужчинами из числа своих сторонников, так что не приходится сомневаться: в жилах многих семей мешикатль течёт её кровь. Возможно, как раз от неё они и унаследовали свою воинственность и кровожадность.

Остаётся только гадать, почему Канаутли в тот раз не сказал мне, что и в моих жилах тоже имеется самое меньшее капля крови той свирепой женщины йаки и что я как раз и могу служить живым, самым показательным в Ацтлане примером «семейной связи» ацтеков и мешикатль, поскольку мои родители являются представителями этих народов. Может быть, старик считал, что, открывать мне семейную тайну или нет, решать не ему, а моей матери.

Почему она предпочла молчать о моём происхождении, я так и не узнал. Во времена моего детства Ацтлан был невелик, все знали друг о друге всё, и, уж конечно, появление незаконнорождённого младенца не могло остаться в секрете. Будь моя мать простой женщиной из сословия масехуалтин, её ожидало бы строгое порицание, а возможно, и наказание, но Куикани, сестре тогдашнего тлатокапили, а впоследствии юй-текутли, вряд ли стоило опасаться сплетен и скандала. Однако мама держала меня в неведении относительно того, кем был мой отец, вплоть до того страшного дня, когда я впервые оказался в Мехико. Могу лишь предполагать, что, должно быть, все эти годы она надеялась, что тот Микстли когда-нибудь вернётся в Ацтлан и в её объятия, а вернувшись, порадуется тому, что у них есть сын.

Откровенно говоря, я сам не знаю даже почему, но ни в детстве, ни в отрочестве — никогда я не проявлял любопытства относительно своего отца. У Йайака и Амейатль отец имелся, но мать умерла. У меня была мать, но не было отца. Должно быть, я, по детскому разумению, рассудил, что иметь лишь одного из родителей дело обычное, а раз так, то о чём тут задумываться?

Порой тене, одобрительно присмотревшись ко мне, с материнской гордостью замечала: «Вижу, Тенамакстли, что ты вырастешь привлекательным юношей, таким же, как твой отец». Или же: «Подумать только, сынок, как ты вымахал, это в таком-то возрасте. Впрочем, чему тут удивляться: твой отец тоже был выше большинства других мужчин».

Я, однако, оставлял подобные комментарии без внимания: любящая мать всегда верит в то, что её птенец самый лучший и непременно вырастет орлом.

Конечно, если бы кто-нибудь когда-нибудь вдруг позволил себе насмешки или намёки, это могло бы побудить меня начать расспросы относительно отсутствующего отца. Но я жил во дворце, доводился племянником самому правителю Ацтлана и был сыном его родной сестры, а ни один наш соплеменник, будучи в здравом уме, не рискнул бы навлечь на себя неудовольствие Миксцина. Товарищи по играм или соседские дети никогда не дразнили меня, а с Йайаком и Амейатль мы жили в дружбе и согласии, скорее как единокровные братья и сестра, чем как двоюродные. Во всяком случае, так было до одного памятного дня.

4