Осень призраков

Тварь подхватила Гарольда и вознесла к потолку. Так отец похваляется первенцем, а победитель поднимает чашу триумфа. Гарольд следил, как пронзают его бессильную плоть когти монстра. Укусы боли лишь оттеняли конец, стирали сомнения. В глазах Гарольда двоилось, дыхание вырывалось с чудовищным хрипом. Ноги рвала судорога, раскаленные иглы пронзали их, ворочались в ранах. «Неужели вот так, без боя?» Он бы обрадовался воплю, вцепиться зубами, рвать, сопротивляться. Кричать было лень.

Буквально в футе от потолка тварь остановилась, разжала когти и перевернула Гарольда с живота на спину. Она баюкала его, добрая матушка, поддерживала под бока и за плечи. Что-то происходило там, внизу. Бессильный бороться, Гарольд все равно хотел видеть. Свидетельствовать своему падению. Он оглянулся через плечо, рискуя сорваться в кишащее переплетение рук монстра. Наконец все брюхо твари показалось из-под воды. Нижняя часть туловища, в противовес божественному верху, была дьявольски безобразной. Монстр оканчивался чешуйчатым панцирем, похожим на громадный чертополох. Именно его тварь разворачивала теперь кверху короной. Костяной гребень разошелся в стороны трехфутовыми пиками, и Холдсток вновь восхитился замыслом, породившим такое.

Рот на голове чудовища, что напугал Гарольда своими футовыми зубами, казался щелью по сравнению с пастью, что открылась у подножия твари. Из центра чертополоха торчал зазубренный шип, под которым сновали жвала, видимо, ими монстр проталкивал пищу в свою нижнюю глотку.

Гарольд почувствовал дрожь, она передалась его телу через руки твари. Она хотела поднять его выше. «Так она рассекает добычу – насаживает на шип!» Гарольд Холдсток оказался слишком крупной дичью, поэтому верхняя пасть не сожрала его, пока он лежал в воде. Она позвала свою нижнюю половину, и та явилась, огромная, неповоротливая, смертоносная. Ночной кошмар Господа готовился убить Гарольда Холдстока.

«Она сбросит меня! Сейчас!»

Ужас разорвал сердце Гарольда, кровь молотом ударила в лицо. Слабость оставила тело, звенящее от желания жить. Даже ноги, деревянные, непослушные, горящие искрами где-то ниже живота, начали брыкаться.