Осень собак

Непосвященному или приехавшему впервые в украинскую столицу могло показаться, что он находится в стране, где идет война и, может быть, гражданская. Николай глубоко вздохнул. Эти листовки он читал и несколько лет назад. Они его не удивляли и не представляли для него интереса. Он к ним привык. Снова тяжело вздохнув, перешел на другую сторону улицы и вышел на автобусную остановку. Напротив белоснежной пеной взлетело вверх новое здание центральной научной библиотеки.

«Надо зайти туда, посмотреть новые диссертации, – машинально подумал он. Его профессией предусматривалось постоянное изучение всего нового в исторической науке. – И в архив надо зайти, порыться в документах», – продолжал размышлять он. Но это были вялые, рабочие думы, больше обязанность и привычка, чем творчество.

Он перевел взгляд на огромный, ярко размалеванный прямоугольный щит площадью метров пять на три, без картинки, который изображал что-то непонятно-абстрактное – желто-голубое. Но его больше заинтересовал не цвет, а крупные слова на щите: «Выбирают не Отчизну, а ее независимость!» Эта, для кого-то очень понятная по смыслу фраза, заставила его глубоко задуматься. Напоминало что-то из студенческой бессмыслицы, типа – «Шел дождь и два студента». А может быть, из раннего детства – детсадовское «Что вкуснее – шоколадка или конфетка?». Но смысл плакатного утверждения – что лучше выбрать – он так и не смог осмыслить, – получалась нелепая абракадабра материального и идеалистического. Вроде сала, которого нет в руках и дразнящего запаха водки, которую кто-то выпил раньше тебя. Нюхай горилку, – мечтай о закуске… может, так стоило понимать эти слова?

«Видимо, смысл этого лозунга не для моих пьяных мозгов, – решил Николай. – Лучше бы коммерческую рекламу разместили, заработали что-нибудь, а так получается, что хрен редьки не слаще. Где моя Отчизна, от кого независимость?..» И он перевел глаза на здание автовокзала, потом на мост, рынок… думать не хотелось.

Подошел автобус тридцать восьмого маршрута, и он влез в него. На шестой остановке – Амурская площадь, он вышел. За сарайчиком, которое несло на обрезе крыши отважное название «Витерець» – кафе или попросту забегаловка, в котором он когда-то аспирантом покупал бутерброды, громоздилось здание института повышения квалификации. Это была единая глыба из бетона и стекла, где каждый корпус здания наваливался на другой. Кто был в Артеке и видел Адаллары – две скалы в море – и смотрел на них в анфас, никогда бы не подумал, что это две отдельные скалы – они сливались в единую глыбу. Почти также выглядел и этот институт, только снаружи был затянут кафельной плиткой, выдававшей его искусственное происхождение, а ближний корпус заслонял остальные.

Николай решил не встречаться сразу же со своим научным руководителем – директором института, а вначале поселиться в общежитии. Он прошел через нарядный сквер, загаженный породистыми собаками, которых выгуливали их верные хозяева, и через две стеклянные двери вошел в общежитие. Здесь он знал все. Три года аспирантуры, частые приезды для работы над докторской диссертацией сделали его родным для всех вахтеров, уборщиц и других сотрудников обслуживающего персонала общежития. Вот и сейчас, слева, за вахтерской стойкой, его приветствовала раньше, чем он ее, Любовь Ивановна – рыхлая, лет под семьдесят, окрашенная блондинкой вахтерша.

– Вы приехали? – радостно, как бы спрашивая или утверждая, воскликнула она. – Здравствуйте! Давно вас не было.

– Всего три месяца! – так же радостно от того, что его знают, помнят и тепло принимают, ответил Николай, опершись на бордюр вахтерской стойки. – Здравствуйте, дорогая Любовь Ивановна! – и, зная ее словоохотливость, сразу же перехватил инициативу: – Как у вас жизнь и здоровье, Любовь Ивановна?

– У меня самой нормально, а вот внучка заболела – температура, понос…

– Дизентерия?

– Нет. Отравление колбасой и к тому же иностранной. Мы так за внучку попереживали. Я просто извелась!

Поняв, что у внучки болезнь позади, Николай, будто врач, посоветовал:

– Надо было дать ей попить марганцовки, и все бы прошло.

– Давали! – ответила Любовь Ивановна, суетливо продолжая разговор. – У нее другое дело. Не инфекционное, а какой-то вирус. Понимаете?

Николаю было приятно, что разговор шел просто, по-семейному, как у близких людей, знающих заботы друг друга.

– Понимаю, – ответил он, хотя ничего не понял.

– Она, бедняжка, так мучилась, пока мы лекарства доставали. У дочки и зятя денег нет, я всю зарплату отдала и еще призаняла на эти таблетки… все так дорого. Вы понимаете?