Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости

От центрального телеграфа они по Тверской (Андрей упорно называл эту улицу про себя именно так, несмотря на таблички с надписью "улица Горького" на каждом доме) поднялись до Пушкинской площади и повернули на Малую Дмитровку. Улица стояла пустая. Казалось, до московских особняков война не дошла. На здании «Ленкома», который сейчас еще носил полный вариант названия, имени Ленинского комсомола, висели старые, еще летние афиши. Дом шестнадцать, в котором жила «Красная звезда», зиял выбитыми со стороны райкома партии окнами, которые заделывали рабочие: упавшая рядом бомба немного повредила здание.

На входе их сразу же остановил вахтер:

— Вы к кому, товарищи?

— Нам к главному редактору, — сказал Михаил, доставая из кармана удостоверение, — к товарищу Ортенбергу.

Вахтер неспешно записал их данные в журнал.

— Вам на второй этаж направо, кабинет двадцать девять.

В приемной у товарища Ортенберга сидела суровая с виду секретарша, с ответственным видом раскладывающая письма по стопкам, на стульях терпеливо ожидали своей очереди к начальнику трое мужчин, рассматривающих какие-то листы в большой картонной папке, лежащей на коленях у сидевшего посередине.

— Вы записаны на прием? — поинтересовалась она у Михаила с Андреем, как только они зашли в приемную.

— Нет, мы без записи, — сказал Михаил, усаживаясь на свободный стул. — Товарищи Баранкин [2] и Волошин, по вопросу подготовки к докладу.

Ожидание продлилось минут сорок: за тремя мужчинами в кабинет забегали и выбегали вызванные сотрудники, из-за двери доносились выкрики горячего обсуждения. Андрей не обращал на это внимания: он изучал лежащую здесь же подшивку «Красной звезды». По дороге он прочитал несколько статей на стоящих везде стендах, но тут решил дополнить знания, пользуясь непредвиденной паузой.

Наконец, вызвали и их.

Давид Иосифович Ортенберг, худощавый, низкого роста, лет тридцати пяти, с густой шевелюрой, встретил их не очень приветливо.

— Что за доклад? Мы договаривались? Работы непочатый край, давайте побыстрее, товарищи, — сказал он.

— Давид Иосифович, мы с Вами встречались в июле, на совещании по поводу Совинформбюро, — начал Михаил.

— Может, может, не помню, — перебил его Ортенберг. — Давайте поконкретнее, товарищи, дел невпроворот.

— Вы, товарищ Ортенберг, тогда тоже говорили, что времени нет, текучка задолбала. Вот я и привел Вам, так сказать, помощника. Андрей Григорьевич — мастер своего дела, не побоюсь этого слова. Он Вам, Давид Иосифович, окажет помощь в написании докладов и прочих малоприятных вещей.

— Да уж, доклады эти. Что же, Андрей Григорьевич, покажете образцы своего ремесла? — спросил он, обращаясь к Андрею.

— Вы знаете, с собой ничего нет, пришлось, знаете ли, спешно эвакуироваться из Гомеля, — озвучил Андрей часть разработанной ими легенды, — но я готов прямо здесь, не отходя от стола, показать, на что способен. Вы позволите? — кивнул он на пишущую машинку, стоящую на отдельном столе.

— Что же, покажите, — уже заинтересованно сказал Ортенберг.

Андрей сел за стол, поправил заряженный в машинку лист бумаги и сказал:

— Я сейчас буду сразу печатать и читать.

— Ну, давайте, удивите меня, — сказал главный редактор.