Осень Средневековья. Homo ludens. Эссе (сборник)

Сразу после Первой мировой войны, в период, казалось, медового месяца упрочивавшегося интернационализма, мир постигло новое проклятие: бездумный гипернационализм, который превыше всего ставит власть собственной страны и народа и не останавливается ни перед чем, чтобы потворствовать этой власти. Немалую популярность вновь обрели бесчеловечные государственные теории, в основу которых отчасти легли уже давно известные принципы: государство – превыше любых моральных обязательств, право подчиняется интересам собственного государства или народа, внешняя политика есть лишь продолжение войны другими средствами^51*, мир – всегда не более чем передышка между двумя войнами. Все более быстрые и всеохватывающие средства связи привели к тому, что сейчас актуальная мировая политика может быть рассчитана по минутам.

В большинстве стран уже давно введена всеобщая воинская повинность. Теперь уже почти повсюду стали забывать, что этот вид воинской службы, с любой точки зрения, если таковая находится чуть дальше собственного носа, может рассматриваться в лучшем случае как необходимое зло. Всеобщая воинская повинность кажется идеалом. В 1920 г. еще не знали, что она открывает путь ко все большему злу, что продолжительная и усиленная подготовка всего народа к войне в самых жестоких формах очень скоро породит явление, которое невозможно было предвидеть, а именно то, что происходит теперь у нас на глазах, когда милитаристское государство, сколь высокими достижениями и дарованиями оно ни обладало бы в прошлом, устремилось к тому, чтобы унизить до положения рабов не только более слабые, покоренные силой народы, но и свой собственный народ, – положение, из которого его может освободить лишь еще более мощное объединение сил, действительно устремленное к лучшему.

Хотя и не все народы и государства стали добровольно служить Ваалу милитаризма, все они страдают от его последствий, и ближайшее будущее должно будет показать, в состоянии ли еще наш мир вырваться из отвратительных щупалец этого монстра. Утверждение, что милитаризм выходит за рамки чисто политического явления и представляет собой самую гибельную форму культурной утраты, для думающего человека подробных доказательств не требует.

Появление, расцвет и поругание демократического идеала

К концу Первой мировой войны все громче звучал призыв «making the world safe for democracy» [«сделать мир надежным местом для демократии»] – слова, в которых прежде всего для американской стороны были выражены цель войны и чаяние мира. Тогда действительно можно было думать, что эти слова соответствуют идеалам наибольшей части Западного мира. Правда, в России уже начала свое наступление диктатура пролетариата, но этот термин понимали еще в том старом смысле, который придавал ему Маркс: как переходную стадию к демократии нового типа, к подлинной, социальной демократии. Такую диктатуру возвещал Маркс, так же понимал ее Ленин. Только под именем социал-демократии ранний социализм смог достичь внутренней зрелости и сделаться политической силой. Спустя всего несколько лет в разных местах возникли новые формы власти, которые уже более не апеллировали к демократическим идеалам. Слово фашизм^52*, воспринимаемое уже как отзвук прошлого, для новых антидемократических систем, собственно говоря, годилось гораздо больше как раз потому, что обозначало всего только символ, связку прутьев в руках мелкого представителя власти. Термин фашизм не пытался выразить этим словом смысл и стремление нового учения о государстве, и это было, безусловно, его преимуществом. Соперничающий с ним термин национал-социализм претендовал на то, чтобы этим наименованием передать также суть дела, и поэтому уступал фашизму. Кроме того, понятие национал-социализм представляет собой contradictio in terminis^53*, ибо как может стремление, которое прекращается на всегда лишь временных и во многих отношениях случайных границах определенной нации, иметь хоть какое-то право носить имя социализма, подразумевающего действенность для общности, универсальной по своей сути? Изобретатели национал-социализма, без сомнения, гораздо точнее выразили бы свою идею и свои устремления, если бы слова в наименовании своего движения расположили в обратном порядке – социал-национализм, ибо в наличии сильной социальной окраски ему нельзя отказать^54*. Горькая трагедия состоит в том, что победа национал-социализма была достигнута средствами демократии. Ведь именно следовавшие один за другим и все более решительные успехи на выборах позволили ему захватить власть.