Слова либеральный
и либерализм уже для поколения 1900 г. казались столь сильно связанными с презренной химерой, именуемой буржуа, что во многих кругах их уже не решались употреблять. Многие были социал-демократами либо сочувствовали им, и со всем, что казалось либерализмом, для них было покончено; такое наследие оставил XIX в., и с тех пор мало что изменилось. Даже люди, серьезно размышлявшие над политическими проблемами, все больше и больше поносили либерализм – еще до того как новоявленные виды фашизма различных деноминаций дополнили это пренебрежение своим вульгарным глумлением.Слову либеральный
и образованному от него слову либерализм также настоятельно требуется восстановление в их прежнем достоинстве. Для такого восстановления нужно, невзирая на политические убеждения, которые будут господствовать в это время, и вне сферы понятий тех или иных политических группировок в том или ином государстве, всего лишь вернуться к истории самого слова. Liberalis на классической латыни означало то, что полагается свободному человеку или достойно его; то, что соответствует статусу свободного человека. Отсюда liberalis получило также значение отзывчивый, щедрый и приблизилось к сфере таких слов, как civilis, urbanus и humanus, граничащих с современным нам понятием культура. Так, оно оказалось вовлеченным в схему artes liberales, свободных искусств119*, – в противоположность artes mechanicae, знаниям, которые свободным римлянам требовались на форуме, при отправлении культа и в управлении своим поместьем. Будучи установлены как седмица, семь свободных искусств стали фундаментом, на котором в Средневековье была построена почти вся система наук и университетского образования. Между тем значение английского liberal, французского libéral и т. д. вплоть до XVIII в. оставалось примерно таким же, что и в классической латыни, то есть лишенным какого бы то ни было политического оттенка. До XIX в. это слово не применялось как специфическое обозначение для определенных партий; кажется, как ни странно, впервые это произошло в Испании, где liberales в течение долгого времени было противоположно serviles. В функции наименования политической партии это слово, с сохранением всех своих прочих, более старых значений, пережило в прошлом веке свою наибольшую славу, быстро выйдя за пределы чисто политической области и став обозначением мировоззрения или жизненной позиции.К 1880 г. его господство над умами подошло к концу, с одной стороны под противостоящим давлением империализма, протекционизма, национализма и главное – социализма, с другой стороны – из-за противотечения обновленного конфессионализма различного толка. Здесь не место вдаваться в подробности его Decline and Fall
[заката и падения], и я завершу свои замечания по поводу слова либеральный небольшим эпизодом чисто личного свойства. В 1934 г. я позволил себе обратиться к Бенедетто Кроче, послав ему свою небольшую публикацию под названием Lettre à Monsieur Julien Benda19 [Письмо месьё Жюльену Бенда]120*. Прославленный философ отблагодарил меня почтовой открыткой, в которой заявил о полном согласии с моими взглядами. К этому он добавил: «Ваши записки подтверждают мои наблюдения, которыми я как раз сейчас занят, а именно, что те, кто все еще высоко почитают культ научных исследований, почти всегда либералы и европейцы, и к тому же антинационалисты».Я с удовольствием принял это суждение.
Не должны ли мы, подвергнув дезинфекции слова демократия
, свобода и либерализм, в заключение проделать то же и со словами гуманист и гуманизм? Тот факт, что ими, во всяком случае в этой стране, многократно злоупотребляли, отрицать невозможно.Появление понятия, которое обычно выражали эти два термина, относится к латинской древности, к той сфере, где принимают свои культурные значения civilitas
, urbanitas и liberalis. Humanitas во многих отношениях находилась в одном ряду с этим словами. Нет сомнения, что со времен Древнего Рима и вплоть до XIX столетия никто не оказал такого постоянно возобновляющегося влияния на развитие всего комплекса идей, охватывающих вышеназванные слова, как Цицерон. Фигура Цицерона остается в высшей степени примечательной прежде всего потому, что его влияние бесконечно весомее оплодотворяло культуру, сохраняясь вплоть до самого недавнего времени, чем, казалось бы, когда-либо давали на то основания глубина его духа или значительность его личности.