Осень в Пекине

Он поставил поднос на стол и сел напротив Атанагора. Сотрапезники звонко стукнулись пятизубчатыми вилками, дружно вонзив их в коробку прессованного рагу, которую загодя открыл чернокожий слуга по имени Дюпон.

А чернокожий слуга по имени Дюпон хлопотал меж тем на кухне, готовя к ужину новую банку консервов. Для этого надо было отварить волокнистое мясо мумии в большой кастрюле, добавив все церемониальные приправы; огонь при этом следует старательно поддерживать в состоянии горения с помощью тайных побегов дикого винограда. Пока мясо варится, приготовьте припой; наполните жестяную форму пищей, сваренной в большой кастрюле, слив предварительно всю воду в морскую раковину; приварите крышку к банке и вы получите великолепные консервы для вашего ужина.

Дюпон был сыном ремесленников, всю жизнь работавших не разгибая спины. Однажды он порешил обоих родителей, чтобы дать им возможность разогнуть наконец спину и отдохнуть от трудов праведных. Скромно прячась от назойливых почитателей, он повел уединенный образ жизни, всей душой предался Богу и надеялся на прижизненную канонизацию Папой римским по примеру отца Фуко[23], благословившего миссионерство в Сахаре. Обычно Дюпон ходил выпятив грудь колесом; сейчас он сидел скрючившись перед огнем, пытаясь поддерживать его шаткое равновесие ворохом щепок. Ловкими ударами кривого ножа он накалывал лоснящихся от влаги каракатиц и, выпустив чернила в кормушку для свиней, топил их в кипящей минералогической воде. Ведро с водой было сделано из плотно подогнанных пластин тюльпанового дерева с красной сердцевиной. Очутившись в кипятке, каракатицы окрашивались в великолепный цвет индиго. Огонь отражался в дрожащей поверхности воды и отбрасывал на кухонный потолок блики, напоминавшие индийскую коноплю; только запах ее сильно походил на аромат лосьона «Патрель», который можно найти у каждого приличного парижского парикмахера, в том числе, конечно, у Андре и Гюстава.

Тень Дюпона металась по кухне резкими угловатыми скачками. Он ждал, пока Атанагор и Мартен закончат трапезу, чтобы убрать со стола.

Тем временем Мартен в форме диалога докладывал своему патрону о событиях текущего дня.

— Что нового? — спросил Атанагор.

— Ничего, если вы хотите знать про саркофаг, — ответил Мартен.

— Какой саркофаг? — спросил Атанагор.

— То-то и оно, что никакой. Нет саркофага, — сказал Мартен.

— Но рыть продолжают?

— Продолжают. По всем направлениям.

— Как только сможем, выберем одно направление.

— Говорят, в наших краях появился человек, — сказал Мартен.

— Чем он занимается?

— Он приехал на 975-м автобусе. Его зовут Амадис Дюдю.

— Ага, — вздохнул Атанагор, — им все же удалось подцепить пассажира.

— Он уже устроился, — сообщил Мартен. — Выбил себе письменный стол и строчит письма.

— У кого выбил?

— А кто его знает! Во всяком случае, работает не покладая рук.

— Любопытно.

— Вы про саркофаг?

— Слушайте, Мартен, неужели вы думаете, что мы каждый день будем находить по саркофагу?

— Но ведь мы ни одного еще не нашли...

— Это лишний раз доказывает, что встречаются они нечасто.

Мартен досадливо тряхнул головой.

— Место — дрянь. Пустая затея, — сказал он.

— Мы только начали, — заметил на это Атанагор. — Вы уж больно торопитесь.

— Простите, учитель, — сказал Мартен.

— Ничего страшного. За это вы мне напишете к вечеру двести строчек.

— Что именно, учитель?

— Переведите мне на греческий какое-нибудь леттристское стихотворение Изидора Изу[24]. Выберите, какое подлиннее.

Мартен отпихнул стул и вышел. Сидеть придется часов до семи вечера, не меньше... Это в такую-то жару...

Закончив обед, Атанагор покинул палатку и снова взялся за молоток: ему предстояло отбить лишние слои с внутренней поверхности грецкого горшка. Атанагору хотелось закончить побыстрее: личность вышеназванного Амадиса Дюдю сильно заинтересовала археолога.

Горшок представлял собой высокую посудину из грубой глины; на дне его был изображен глаз, который наполовину скрывали позднейшие известковые и кремнистые наслоения. Аккуратными ударами молотка Атанагор сбил каменные образования, высвободив радужку и зрачок. Обозначился красивый голубой глаз, несколько суровый, с изящно загнутыми ресницами. Атанагор старался смотреть в другую сторону, чтобы уклониться от настойчивого вопроса, сквозившего во взгляде керамического соглядатая. Закончив расчистку, археолог наполнил горшок песком, дабы не видеть больше глаза, перевернул его вверх дном и несколькими ударами молотка разбил на мелкие кусочки. Затем он собрал осколки. Теперь горшок занимал мало места и без труда мог поместиться в один из стандартных ящиков, в которых археолог хранил свою коллекцию. Именно такой ящичек Атанагор извлек из кармана.