Осень в Сокольниках

Калугин сел за стол, еще не понимая, откуда исходит однообразный ритмичный звук. Он подошел к сейфу и с удивлением отметил, что часы пошли. Шли они странно: глухо и неритмично. Старые колеса, сносившиеся зубчатые передачи, усталые балансиры работали надсадно, со скрипом. Калугин постоял, прислушиваясь, улыбнулся. Он знал, кто починил часы. В отделе у них работал Сережа Осипов, самозабвенно любивший все это старье. Для него не было лучшего подарка, чем испорченные ходики или же развалившиеся часы с кукушкой.

Все свободное время он копался в механизмах. Конечно, в его коллекции не было подобных бронзовых реликтов.

Дороговаты они нынче. Не по карману капитану милиции. Но зато библиотеку по часовому делу Сережа собрал уникальную.

Калугин открыл сейф, из глубины, с самого дна, достал папку, на которой было написано: «Славский С. В.»

Вот она — история художника-реставратора Славского. Некрасивая, скажем прямо, история, не делающая чести Сергею Викторовичу. Долго лежали эти документы в сейфе и пригодились. Лучше бы они не понадобились никогда. Всякое бывает в жизни. Оступился человек. Совершил ошибку. Помогли ему ее исправить.

Живи

Но Калугин, много лет проработавший по антиквариату, знал, какое это болото. Сначала у старушки выменял икону старую и продал. Потом посредником стал при продаже павловской[1] мебели, потом картины, портсигары и табакерки уникальные, потом… Засасывает это все человека. Слишком много денег у некоторых людей появилось. Шальных денег, нечестных. Решили они свою жизнь украсить, да и средства выгодно вложить. Вот и обставляются кооперативные квартиры павловской мебелью, спальнями карельской березы, столовыми гарнитурами «генеральши Петуховой».

Калугину по роду работы приходилось бывать в таких квартирах. Они напоминали ему запасники провинциальных музеев, куда складывали дорогие вещи и картины, не представляющие художественной и исторической ценности.

Он хорошо помнил обыск на даче у директора загородного ресторана Аванесова. Там его поразил кабинет хозяина. Нет, не огромный красного дерева неуклюжий письменный стол, не бронзовые часы, которым положено было стоять в свое время в гостиной публичного дома средней руки, поразила его библиотека. В старинных ореховых шкафах, за зеркальным стеклом переливались золотом корешки книг. Редчайшие работы по истории, военному делу, администрации, приложения к «Ниве», журналу «Семейное чтение», редкие, забранные свиной кожей воспоминания участников наполеоновских походов, редчайшее собрание книг по московской старине.

— Вы читаете эти книги? — спросил он Аванесова.

— Зачем читать? Красиво. Кабинет все-таки.

Как, наверное, искали эти тома по искусству и живописи люди, изучающие старинный портрет. Как бы пригодились военному историку все дореволюционные издания «Военной энциклопедии» и тома «Русской военной силы».

Но не попали они к ним. Осели на даче у частника, выполняя декоративную роль. Они, как часы с фривольным сюжетцем, говорили о достатке хозяина дома. О его незыблемом месте на определенной ступени иерархической лестницы в тесном деляческом мире.

Калугин взял папку, достал из стола пачку сигарет. Он теперь курил восемь сигарет в день. Страдал нещадно, обманывая сам себя, но все же не решался бросить совсем.

Калугин посмотрел на часы. Закурить по новому графику он мог только через сорок две минуты, вздохнул. Понюхал сигарету и раскрыл папку. Так. С кем же ты был связан, дорогой наш Сергей Викторович? Шейкман Лазарь Лазаревич, мелкий посредник, человек без определенных занятий. Так, кто еще? Березин Степан Иванович, кличка Стив. Этому сидеть еще лет пять. Фильчиков Олег Петрович. Нет Фильчикова Олега Петровича. Зарезали его под Суздалем. Убили нанятые им для ограбления церкви уголовники. Патрушев Станислав Васильевич. Ну, это коллекционер. Известный. Правда, рисковый уж больно, близко ходит он от грани, за которой следуют действия, караемые по статье 88 УК. Ну и, конечно, Гиви Бегишвили. Этот на свободе. Надо искать.

Калугин взял чистый лист бумаги, нарисовал шесть квадратов, написал: «Лимарев». От шести потом нарисовал кружок и написал в нем: «Славский». Соединил квадратики с кружком шестью линиями и поставил большой вопросительный знак.

Сколько времени потребуется, чтобы зачеркнуть его?

Неделя, месяц, год? А может быть, день. И так случается в его профессии. Но пока знак этот стоял.

Верил ли он, майор Калугин, Славскому? Трудно сказать. Как человек он даже тогда сочувствовал этому красивому, весьма неглупому парню, связавшемуся с дельцами. Но как офицер милиции не верил ему. Ни тогда на допросе, ни сегодня, в Зачатьевском… слишком много приходило в этот кабинет людей, гоняющихся за сокровищами «мадам Петуховой». Слишком много.

Деньги развратили их. Легкие деньги. Без счета платимые торгашами и дельцами за старину.

Часы на сейфе щелкнули, как старый курок, и кабинет наполнил невероятной силы звон. Калугин вздрогнул от неожиданности и растерянно посмотрел на бронзовое чудо. Мускулистые мужчины старались на совесть, наполняя комнату медным грохотом.