Осень в Сокольниках

Опять наступила тишина, и Калугин уже начал злиться. Вновь сработали задвижки и запоры. Звук их напоминал звук работающих поршней дизеля, и дверь приоткрылась. Сначала чуть-чуть, потом пошире, и наконец щель позволила Калугину протиснуться в прихожую. За его спиной ухнула дверь. Синхронно сработали запоры. Вспыхнул свет, и Калугин увидел Патрушева. С последней их встречи прошло около шести лет, но Борис Львович не изменился. Перед Калугиным стоял моложавый для своих шестидесяти двух лет человек. Одет Патрушев был, как всегда, в темно-синий двубортный костюм из дорогого материала. Калугин знал, что Патрушев много лет шьет костюмы у самого дорогого закройщика. Белая крахмальная сорочка намертво врезалась в могучую шею. Рукопожатие было коротким и сильным, Патрушев любил демонстрировать свою мощь. Он принадлежал к категории людей, которых природа наградила силой от рождения. Ему не надо было искусственно накачивать мышцы.

— Здравствуйте, Игорь Владимирович. — Патрушев улыбнулся, показывая великолепные зубы, не знающие, что такое врачебное вмешательство. — Проходите, — продолжал он, — я, как видите, караулом стою. Сокровища свои охраняю.

— Да, Борис Львович, вам есть что охранять.

— Не для себя, не для себя старался. Умру — все людям достанется.

— Ну, вам-то о смерти говорить смешно.

— Почему же? Вы не знали моего друга, кинорежиссера Садовникова?

— Слышал, конечно.

— Он на двадцать лет моложе меня. К тому же спорт, культуризм всякий, утренние пробежки. Не пил, не курил. Был у меня в гостях, говорили, спорили. Вышел, домой пешком пошел и умер. Так-то вот, Игорь Владимирович. Прошу, прошу.

Калугин вошел в комнату. Одна стена была застекленная, и на ней плотно висели миниатюры и медальоны, вторую заняли иконы.

— Ничего нового нет, кроме, пожалуй, вот этой. — Патрушев взял Калугина за локоть и подвел к стене. — Лимарев. Приобрел два года назад, в Туле.

Патрушев отодвинул стекло, снял миниатюру, протянул Калугину.

Игорь долго рассматривал ее и протянул Патрушеву.

— Здорово.

— Прекрасная вещь. У меня был Забродин, перефотографировал ее. Реликт по нынешним временам. Телефон дымится, мои коллеги предлагают любой обмен. Но она мне нравится. Не отдам. Знаете, в любой коллекции есть вещи, которые приобретаешь для собрания как такового, а некоторые для себя. Так вот, Лимарева я приобрел для себя. Вечером сяду, поставлю его рядом с настольной лампой и смотрю часами. Понимаете?

Калугин понимал его. У него тоже были любимые вещи. У его приятеля висела картина Нестерова «Соперницы». Игорь, приезжая к нему, мог часами сидеть и смотреть на нее, находя все новые и новые детали.

— Не желаете ли чаю, Игорь Владимирович?

— Если это вас не затруднит, Борис Львович.

— Тогда прошу на кухню, по-простому.

Они сидели за массивным дубовым столом и пили чай. Кухня поражала своими размерами. Такие нынче сохранились не во всех старых домах.

— Гостей принимаю на кухне, — посетовал Патрушев, — коллекция. Остальные комнаты для меня стали музеем.

«Мне бы его заботы», — подумал Калугин.

— Игорь Владимирович, — продолжал Патрушев, — а я ведь знаю, зачем вы ко мне пришли.

— Желание посмотреть Лимарева исключаем? — Калугин хитро прищурился.

— Исключаю. Вам его не смотреть, а искать надо.

— Надо, Борис Львович. Информация у вас прекрасная.

— Так мирок-то наш узкий. Сколько в стране серьезных собирателей? Раз-два и обчелся. Только ко мне вы пришли напрасно. Неведомо мне об этом деле ничего.

— А может, Борис Львович, подумаете, вдруг какую зацепочку и найдем?

— Вы мою крепость видели? Так-то. Я ее не так давно соорудил. Лет пять назад. А почему? Молчите? Так я вам скажу. Именно в это время и появились люди, которых весьма заинтересовали предметы старины. Их начали скупать. Более того, начали отправлять за границу…

— Борис Львович, — перебил его Калугин, — мне, как никому другому, это известно.

— Понимаю. Простите, что читаю вам популярную лекцию.

— Борис Львович, я же за другим пришел. Вы в вашем профсоюзе человек уважаемый и информированный. Есть же какие-то слухи, предположения, мне интересно все.

— Скажу вам одно, Игорь Владимирович. Я тут встречался с Козловым из Ленинграда, мы долго говорили. Нам надоело бояться.

— То есть?

— Жить в постоянном ожидании несчастья. Кто мог подумать на тихого старичка Хомутова, что он мафиози?

— Хомутов. — Калугин достал сигарету. — Вы позволите?

— Ради бога.

— Хомутов был человек с биографией. Бывший полицай. И не просто полицай, а начальник криминального отдела полиции в Гродно.

— Да… Божий старичок. Такой тихий, ласковый. А хватка у него была железная.

Патрушев замолчал, видимо вспоминая что-то. Калугин молчал. Он знал Патрушева не один год. Борис Львович славился своей силой и непоколебимой уверенностью. Но сегодня перед Калугиным сидел совсем другой Патрушев. Напуганный был Борис Львович, ох напуганный.

— Я нынче всего боюсь, — нарушил Патрушев молчание. — Если уж квартиру-музей Алексея Толстого ограбили, то нас и подавно не пощадят.

— Вы мрачно настроены, Борис Львович, мы раскрыли это преступление, и виновные наказаны.

— А особняк Сухотина?